Джеймс фенимор куперзверобой. Зверобой Зверобой роман купера

Дж. Ф. Купер

Зверобой, или Первая тропа войны

Одолев едва проходимую лесную чащу, двое молодых людей вышли к берегу ослепительно сияющего горного озера. Первый из путников - рослый силач и хвастун Гарри Марч, - заметив восхищение своего товарища, сказал, что в сравнении с Великими озерами Канады это, мол, так, озерцо. Но для выросшего в лесах Натти Бампо, прозванного Зверобой, огромное водное зеркало являло невиданное зрелище. Любоваться, однако, времени не было. Особенно Гарри Марчу (по меткому прозвищу колонистов - Непоседе), Его, как надеялся великан, ждет не дождется красавица Джудит - дочь давным-давно поселившегося на озере Томаса Хаттера.

Отыскав припрятанную пирогу, приятели скоро достигли «замка» - построенного на вбитых на мелководье сваях жилища отшельника Тома. Дом пустовал. По предположению Гарри, старик с дочерьми отправился на охоту. Молодые люди плывут на их поиски. Сначала они замечают осматривающего капканы Хаттера и только потом прекрасно замаскированный «ковчег» - большую плоскодонную баржу. О начавшейся между англичанами и французами войне Том уже получил известие, но то, что воины дружественного французам индейского племени мингов бродят в окрестностях озера, он еще не знает. С помощью вновь прибывших он торопится вывести «ковчег» на открытую воду.

Непосредственная опасность миновала, но на берегу озера спрятаны две пироги - Хаттер, Гарри и Зверобой не без основания предполагают, что индейцы скоро отыщут их. Поэтому - под прикрытием ночи - решено овладеть пирогами. Гарри ухаживает за Джудит, но девушке он не нравится.

В темноте мужчины отправляются в опасное плаванье. Предприятие удается - пироги захвачены. Гарри с Хаттером решаются напасть на покинутое мужчинами индейское стойбище. Зная, что на такую гнусность Зверобой не согласится, его отсылают. Авантюристы, однако же, просчитались - женщины подняли крик, и бывшие неподалеку воины успели на помощь. Неудачливые охотники за скальпами сами попадают в плен. Проснувшись на рассвете, Зверобой видит, что оставленная им пирога приближается к берегу. Охотник пускается в погоню. Когда до лодки - и до земли - осталось совсем немного, из кустов раздается выстрел. Индеец. Зверобой выпрыгивает на берег и прячется за дерево. Он предлагает индейцу мир - тот соглашается. Но, завладев пирогой и собираясь отплыть, молодой человек замечает, что воин в него прицелился. Зверобой мгновенно направляет ружье в скрывающегося за кустами противника - два выстрела слились в один. Юноша не пострадал - ирокезский воин смертельно ранен. Умирая, индеец называет охотника Соколиным Глазом.

Зверобой возвращается в «замок». От дочерей Тома он не скрывает, в какую серьезную переделку попал их отец. Но и обнадеживает: сегодня вечером, на закате, у него назначена встреча с делаварским воином Чингачгуком - они что-нибудь да придумают. Тем более что Великий Змей - так с делаварского переводится Чингачгук - явился сюда за похищенной у него невестой.

Все переходят на «ковчег», и, лавируя целый день, чтобы затруднить вражеских воинов, точно на закате Зверобой подводит баржу к назначенному месту - с невысокой скалы на судно спрыгивает индеец. На берегу появляются преследователи, но поздно - ковчег уже вне досягаемости.

Посовещавшись, Зверобой с Чингачгуком советуют сестрам выкупить пленников. Девушки без колебания предлагают лучшие свои наряды - но хватит ли этого? Немного подумав, Джудит решает вскрыть заветный сундук отца. Среди дорогих платьев и разной невидали находят искусно выточенные шахматные фигурки. Ни Джудит, ни Зверобой не знают, что это такое, но лучники, оседланные кони, а особенно слоны поражают воображение. Явившиеся для переговоров индейцы попросту околдованы. Для приличия чуть поторговавшись, они с радостью обменивают пленников на двух диковинных зверей - шахматных слонов.

И освобожденные и освободители решают: «замок» - место ненадежное. «Ковчег» - безопаснее. Все перебираются на баржу и отплывают. Ночью Чингачгук со Зверобоем пробираются во вражеский лагерь - за Уа-та-Уа, невестой Великого Змея. Девушку стерегут. На счастье, один из вождей мингов приказывает старухе-охраннице принести воды. Та, захватив юную делаварку, отправляется к роднику. Зверобой нападает на старуху, зажимает ей рот - Чингачгук с Уа-та-Уа бегут к пироге. Гуронке удается издать пронзительный вопль - Зверобой отшвыривает старуху и пускается наутек. У самой воды один из индейцев настигает Зверобоя. Завязывается борьба. Подбегают еще несколько воинов - Соколиный Глаз в плену.

Хаттера и Непоседу не волнует судьба Зверобоя. Джудит - другое дело. Всю тревожную ночь она - вместе с младшей сестрой Хетти - проводит в лодке, надеясь узнать, что ждет понравившегося ей охотника.

Хаттер и Непоседа направляют «ковчег» к «замку»; им кажется - он не захвачен. Чингачгук предостерегает, напоминая о коварстве мингов, - его не слушают. Беспечная парочка, увидев нетронутые запоры, без опаски заходит в дом. Треск, грохот, проклятия - борьба не на жизнь, а на смерть. Из дверей, облепленный разъяренными воинами, вываливается Гарри Марч. Благодаря огромной физической силе он было разметал многочисленных противников, но ловко брошенные веревки опутывают великана и валят его на помост. Марч не сдается, скатывается в воду и с помощью Уа-та-Уа забирается на управляемую Чингачгуком баржу. Гуронские воины не решаются на преследование в невыгодных для себя условиях и покидают «замок».

Сестры первыми оказываются на месте недавней схватки. Джудит и Хетти слышат мучительный стон, они открывают ставни и обнаруживают оскальпированного отца. К тому же получившего смертельный удар ножом. Трогательное прощание - Томас Хаттер успевает открыть девушкам, что он не отец им, и умирает.

На следующий - к удивлению спасающихся на «ковчеге» - они видят направляющегося к ним Зверобоя. Юноша в качестве парламентера отпущен под честное слово с заведомо неприемлемыми условиями. Но, чем бы ни завершились переговоры, завтра уже ему надлежит возвратиться к врагам. И как бы ни закончилась взятая им на себя миссия, храбреца, по всей вероятности, не ждет ничего хорошего. Джудит пытается отговорить охотника от безрассудного возвращения - Зверобой убеждает девушку в невозможности для него нарушить свое обещание.

По возвращении гуроны, ценя отвагу и честность Соколиного Глаза, предлагают ему жениться на вдове убитого им индейца. Перспектива оказаться мужем обремененной многочисленным потомством и крайне сварливой «матроны» пугает Зверобоя больше, чем смерть и самые изощренные пытки, - он отказывается. Разъяренный брат отвергнутой женщины запускает в охотника томагавк, тот уклоняется, перехватывает оружие и ответным броском убивает напавшего.

Зверобоя привязывают к дереву и, стремясь запугать, мечут ножи, томагавки, стреляют из ружей - так, чтобы не нанести серьезных ран. Охотник не только не отворачивает голову, но и не закрывает глаз. Это приводит гуронов в бешенство - они раскладывают костер. Появляется Хетти - её считают слабоумной и дозволяют ходить повсюду. Она палкой расшвыривает горящий хворост. Индейцы отводят девушку в сторону, собираясь продолжить пытки, но вмешивается Чингачгук. Он выскакивает из зарослей, с молниеносной быстротой пересекает поляну, разрезает веревки и передает Зверобою ружье. Замешательство. Однако врагов с избытком. Друзья неизбежно должны погибнуть, но… Тяжелая, ритмичная поступь солдатских ног, барабанная дробь, отрезанные гуроны в панике мечутся по песчаной косе, штыковая атака - почти все мужчины и женщины находят смерть.

В числе раненых - Хетти: шальная пуля попала в девушку. Рана тяжелая, и хоть Хетти мужественно переносит страдания, удивляя военного доктора, - жизнь её угасает. Джудит плачет подле сестры - Друзья прощаются с умирающей. Хетти хоронят на дне озера.

После похорон сестры осиротевшая Джудит уединяется со Зверобоем. Прямодушный охотник ей очень нравится, но все достаточно откровенные её намеки он до сих пор оставлял без внимания. Теперь, понимая, - сейчас или никогда - Джудит, преодолев стыдливость, предлагает Зверобою взять её в жены. Охотник молчит и, стараясь не обидеть девушку, отвечает ей, что брак без взаимной любви вряд ли будет удачным. Чувства его, однако, противоречивее и сложнее, чем высказанные вслух. Джудит притягивает охотника, но и отталкивает его: чем-то глубинным. И не в непонятных ли словах умирающей Хетти заключена разгадка: «Я чувствую, Зверобой, хотя не могу сказать почему, что вы и я расстаемся не навсегда. Это странное чувство. Я никогда не испытывала его прежде…»

Зверобой

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2013

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2013

Джеймс Фенимор Купер, яркий и самобытный талант, «отец» американского приключенческого романа, первый из писателей Северной Америки, добившийся всемирного признания, свою первую книгу создал… на пари. Однажды вечером в поместье отца, богатого землевладельца, основавшего поселок Куперстаун в штате Нью-Йорк, Джеймс читал своей жене Делане, француженке по происхождению, какой-то умопомрачительно скучный роман. Устав зевать, будущий писатель отбросил книжку и заявил, что совсем не трудно писать лучше. Даже он, никогда не написавший ни строчки, справился бы с такой задачей. Супруга возразила, вспыхнула перепалка – и в 1820 г. на свет появился первый роман Купера – «Предосторожность».

Читателей привлек запутанный сюжет, но критика приняла книгу в штыки. Дело в том, что начинающий автор перенес действие романа в Англию, о которой он, честно говоря, мало что знал, так как до того ни разу не покидал Соединенных Штатов. Возможно, поэтому он и отказался поставить свое имя на обложке. Зато уже вторая книга принесла Куперу шумный успех не только в Америке, но и в Европе, – это был знаменитый впоследствии «Шпион, или Повесть о нейтральной территории» (1821). Главной причиной литературной удачи стало то, что тридцатилетний писатель наконец-то нашел своих героев – людей «фронтира», американского пограничья, простых и отважных, живущих не по законам и предписаниям чопорного общества того времени, а по совести и собственному разумению, свободных и гордых, иногда склонных пофилософствовать, но постоянно готовых к действию. Еще одним персонажем книг Фенимора Купера стала девственная американская природа во всем ее величии и нетронутой красоте.

Новая находка писателя – образ Натаниэля Бампо, внешне простодушного молодого человека, который вскоре стал любимцем европейских и американских читателей. Скромный и непритязательный юноша выступает связующим звеном между двумя цивилизациями – европейской, которую принесли с собой белые переселенцы, и миром коренных жителей Северной Америки – индейцев. Впервые Нэтти Бампо появляется в романе «Пионеры» (1823), затем он становится главным героем «Последнего из могикан» (1826), «Прерии» (1827), «Следопыта» (1840) и «Зверобоя, или Первой тропы войны» (1841). О том, какими качествами обладал этот персонаж, лучше всего говорят индейские имена, которые он носил в разное время: Соколиный Глаз, Зверобой, Следопыт, Длинный Карабин, Кожаный Чулок.

Успех пяти «индейских» романов был просто оглушительным – ими зачитывались во всем мире, в том числе и в Российской империи. Купер создал своего рода приключенческую эпопею, охватывающую период с 1740 по 1790 г., историю наступления переселенцев на Американский континент, войн между колониальными державами, одной из которых стала продолжительная Франко-индейская война, где, с одной стороны, участвовали вооруженные силы британских колоний, а с другой – владевшие Канадой французы и союзные с ними индейские племена. Каждая из этих книг – драматический этап в жизни благородного и великодушного Нэтти Бампо, начиная с ранней юности и заканчивая умудренной старостью. И во все времена герой не приемлет «цивилизаторского» хищничества своих соплеменников, их нежелания считаться с правами индейцев и презрения к укладу жизни «краснокожих бестий». В середине 40-х годов XIX столетия даже английская критика была вынуждена признать, что Фенимор Купер – единственный писатель, чей дар рассказчика может сравниться с талантом Вальтера Скотта.

Джеймс Фенимор Купер родился в 1789 г. в Берлингтоне, штат Нью-Джерси. Вскоре его отец У. Купер переселился в штат Нью-Йорк и основал в пограничной области поселок Куперстаун, который со временем превратился в небольшой городок. В местной школе будущий писатель получил первоначальное образование. Затем, уже юношей, он отправляется в Йельский университет, но, не окончив курса, в 1806 г. поступает на морскую службу, которую проходит на озере Онтарио, где в то время строились военные суда Соединенных Штатов. В 1811 г. Купер женился на девушке из семьи французских переселенцев, осел в Куперстауне и занялся сельским хозяйством.

После выхода в свет в 1821 г. романа «Шпион» Купер с семьей переезжает в Нью-Йорк, где сразу же становится заметной фигурой в литературном мире и лидером писателей, отстаивавших национальное своеобразие американской литературы. В 1826 г. он получил предложение занять пост американского консула в Европе, и на долгих семь лет покинул Америку.

За эти годы окончательно сложились три главных направления в творчестве романиста. Один за другим появляются романы из «великой пятерки», посвященные истории освоения Америки. Одновременно выходят «морские» романы Купера – «Лоцман» (1823), «Осада Бостона» (1825), «Красный корсар» (1828), «Морская волшебница» (1830). Любовь к морю и парусным судам Купер пронес через всю жизнь и уже в зрелом возрасте создал фундаментальный труд «История американского флота» (1839). И наконец, путешествия по Италии, Испании и Швейцарии подарили поклонникам его творчества трилогию из времен европейского Средневековья – романы «Браво», «Гейденмайер» и «Палач» (1831–1833), в которых его талант повернулся к читателю новыми гранями.

Последние двенадцать лет жизни, самые насыщенные и плодотворные, писатель провел в Куперстауне. За это время им написаны семнадцать значительных произведений, и все они посвящены трем всегда волновавшим писателя темам: морю, «фронтиру» и критике современного общества. Умер Джеймс Фенимор Купер 14 сентября 1851 года.

Наследие писателя – более тридцати романов, полемические и сатирические произведения, пять томов путевых записок, а также исторические исследования, которыми он занимался буквально до последних дней. Многие из них сегодня забыты, но романы о Нэтти Бампо и в наши дни остаются такими же захватывающими, яркими и волнующими, словно только что вышли из-под пера умного, доброго и проницательного знатока природы и глубин человеческого сердца.

Первую страницу в истории освоения Северной Америки перевернули английские и голландские колонисты. В начале семнадцатого века они прибыли в этот дикий край и обосновались на побережье Атлантического океана и по берегам реки Гудзон – на узкой полосе земли от устья до водопадов. Спустя недолгое время возникли новые поселения по рекам Мохок и Скохари. Однако и через столетие эти обширные плодородные земли, покрытые дремучими лесами, оставались таинственными, неизведанными и дикими, а жизнь здесь – полной опасностей и невероятных приключений…

Стоял яркий безоблачный июньский день, золотивший темную зелень древних дубов и сосен. Безмолвный величественный лес, лежащий к востоку от Миссисипи, отделяла от океана лишь узкая полоска заселенных и обработанных земель. Казалось, никому, кроме птиц, парящих высоко в небе, не дано окинуть взглядом это необъятное лесное пространство, исчерченное сетью рек и усеянное сверкающими зеркалами прохладных озер…

– Наконец-то! – раздался в тишине торжествующий возглас, и на поляну, заваленную сухим валежником, выбрался широкоплечий мужчина исполинского роста. Он радостно отряхнулся от мелкого лесного сора, словно большой пес, повернул голову к чаще и громко закричал: – Ура, Зверобой, наконец-то мы видим дневной свет. Чистое синее небо! Солнце! Оно-то и приведет нас к озеру. Теперь можно перевести дух!

Год написания: 1841

Жанр: роман

Главные герои: Натти Бампо по прозвищу Зверобой , Чингачгук - вождь индейского племени, Джудит

Сюжет

Зверобой и его друг Непоседа приходят в дом Тома Хантера, чтобы предупредить о том, что индейцы вышли на тропу войны. Они предлагают Тому и его дочери Джудит переселиться в более безопасное место и предлагают свою помощь. К ним присоединился и молодой вождь делаварского племени Чингачгук, который пришел в эти края за своей похищенной невестой.

Непоседа и Том скоро оказываются в плену у индейцев, но дочери Тома умудряются выкупить их. А Зверобой и Чингачгук тем временем освобождают из плена Уа-та-Уа. Но в это время Зверобоя берут в плен, его помогает освободить младшая дочь Тома Хетти. Но во время сражения девушка ранена и умирает.

А Джудит признается в своих чувствах Натти, но он отвергает ее, хотя она очень красива, но не вызывает у него ответного чувства.

Зверобой решил посвятить свою жизнь борьбе против несправедливости.

Вывод (мое мнение)

Зверобой – смелый, честный и благородный, он никогда не кривит душой, помогает слабым и действует так, как диктует ему закон чести и совести.

Текст воспроизводится по изданию: Купер Ф. Зверобой / Под ред. Н. Могучего. – М.: Земля и Фабрика, 1927. В оформлении книги использованы иллюстрации Г. Брока.

Глава I

В середине XVIII века обитаемые части нью-йоркской колонии ограничивались четырьмя приморскими графствами по обеим сторонам Гудзона, от устья до водопадов при его истоке, и еще несколькими соседними областями по берегам Могаука и Скогари. Широкие полосы девственной почвы простирались до самой Новой Англии; это были густые, непроходимые леса, в которых свободно мог укрываться туземный воин в своей бесшумной обуви из кожи дикого зверя{У индейцев эта обувь называлась: мокасины. (Здесь и далее – прим. ред., если не указано иное. )}. Вся страна к востоку от Миссисипи{Миссисипи – «отец вод» – важнейшая водная артерия Северной Америки. Длина этой реки около 4390 километров. Принимает в себя воды 19-ти важнейших притоков. Впадает в Мексиканский залив, к югу от Нового Орлеана.} представляла в ту пору обширное пространство лесов, окаймленных по краям весьма незначительной частью обработанной земли, пересекаемой блестящею поверхностью рек и озер.

Природа неизменна в своих законах. Время посева и жатвы чередуется с незыблемой точностью. Столетиями знойное летнее солнце согревало вершины благородных дубов и вечно зеленых сосен этих девственных пустырей, как вдруг в глубине этого леса раздались голоса перекликавшихся людей. Был июньский день. Листья высоких деревьев омывались потоками света, отбрасывая длинную тень. Перекликались, очевидно, два человека, потерявшие дорогу. Наконец, один из них, пробираясь по лабиринтам густого кустарника по краю болота, вышел на поляну, образовавшуюся в лесу от опустошений бури и огня.

– Вот где можно отдохнуть! – громко вскричал он, видя над своей головой чистый свод неба. – Ура, Зверобой! Здесь светло, и мы недалеко от озера.

В это время появился и другой странник, который, продираясь через хворост, отодвигал руками сучья, цеплявшиеся за его платье.

– Знаешь ли ты это место? – спросил в свою очередь Зверобой. – Или ты просто кричишь от радости при виде солнца?

– Да, приятель, место знакомое, и я, сказать правду, радехонек, что наткнулся на солнечный луч. Теперь мы ухватились за все румбы компаса, и некого будет винить, если мы опять потеряем их из виду. Не будь я Скорый Гэрри, если не здесь делали привал в прошлом году охотники за землей{Так назывались колонисты, которые приискивали удобные места для своих поселений.}. Они провели здесь целую неделю. Видишь, вот остатки хвороста, который они палили, и я очень хорошо знаю тот ключ. Да, молодой человек, я люблю солнце, хотя и без его лучей отлично понимаю, что теперь двенадцать часов, минута в минуту. Мой желудок – превосходный и самый верный хронометр, которого не отыскать во всей колонии. Его стрелка указывает на полдень; стало быть, нам надо развязать котомку и завести часовой механизм еще часов на шесть.

Они оба принялись за необходимые приготовления к умеренному обеду, приправой к которому служил великолепный аппетит.

Тот из охотников, который назвал себя Скорым Гэрри, представлял собою образец мужественной красоты во всем ее благородном величии.

Его подлинное имя было Генрих Марч, но пограничные жители, следуя обыкновению индейцев прибавлять прозвища к собственным именам, называли его Скорым Гэрри, а иногда и просто Торопыгой, намекая этим на чрезвычайную порывистость его движений и беззаботность характера, какими он прославился на всей линии поселений, разбросанных между Нью-Йорком и Канадой. Физическая сила Скорого Гэрри вполне соответствовала его гигантскому росту. Черты его лица были правильны и красивы, и все его манеры, несколько грубые, как у всех колонистов, были, однако, проникнуты каким-то особенным изяществом, гармонировавшим как нельзя лучше с его наружностью.

Другой характер и иная наружность отличали спутника Генриха Марча, которого он называл Зверобоем. Он был, сравнительно, тщедушен и тонок, хотя мускулы его обличали необыкновенную ловкость и проворство. Выражение его лица невольно располагало к нему наблюдателя. Это было наивное простосердечие, соединенное с твердостью воли и исключительной искренностью. С первого раза можно было даже подумать, что он нарочно прикидывается добряком и простаком, чтобы тем удобнее скрыть затаенный обман и плутовство. Но эти подозрения исчезали при первом же знакомстве с Зверобоем.

Оба товарища были еще молоды. Торопыге казалось на вид лет двадцать восемь; Зверобой имел не более двадцати пяти. Их костюм состоял из выделанных оленьих кож; таким образом оба спутника, по-видимому, принадлежали к числу людей, проводивших свою жизнь в дремучих лесах на рубеже возникающей цивилизации.

– Ну, Зверобой, теперь за дело! Докажи, что твой желудок работает мастерски, как и у всех этих делаваров{Делавары – индейское племя, совершенно вымершее к концу XIX века. К 1875 году в Соединенных Штатах оставалось их около сотни человек.}, среди которых ты был воспитан, – сказал Гэрри, отправляя в рот огромный кусок дичи, которого европейскому крестьянину хватило бы на целый обед. – Докажи, любезный… своими зубами докажи этой лани, что ты человек в полном смысле слова. Своим карабином ты уже доказал это отличнейшим образом.

– Не большая честь для человека хвастаться тем, что он врасплох убил бедную лань, – отвечал его скромный товарищ, принимаясь за обед. – Если бы это была пантера или дикая кошка, можно бы, пожалуй, и похвастаться. Делавары прозвали меня Зверобоем вовсе не за силу и храбрость, а единственно за верный глаз и проворство. Застрелить оленя, конечно, еще не значит быть трусом; но все же было бы безрассудством выдавать это за храбрость.

– Твои делавары, любезный, кажется, не большие храбрецы, – пробормотал сквозь зубы Скорый Гэрри, отправляя в рот новый солидный кусок мяса. – Эти праздношатающиеся минги{Под именем мингов Купер выводит целый ряд индейских племен.} скрутили их по рукам и ногам, как беззащитных овечек. Не так ли?

– Heт, вовсе не так, – с жаром возразил Зверобой. – Это дело надо понять хорошенько и не перетолковывать вкось и вкривь. Минги – самые вероломные, коварные дикари, и весь лес наполнен их обманом и хитростью. Нет у них ни честного слова, ни верности своим договорам. А с делаварами я прожил десять лет и очень хорошо знаю, что они умеют быть героями, когда нужно.

– Хорошо, Зверобой, если мы коснулись этого предмета, то будем говорить откровенно, по-человечески. Ты уже давно составил себе славу отличного охотника и прославился во всех лесах. Скажи мне: нападал ли ты когда-нибудь на человека и способен ли ты стрелять в неприятеля, который подчас не прочь сломить тебе шею?

– Скажу по совести, Гэрри, никогда я не имел поводов к убийству. Я жил между делаварами в мирное время, а по моему мнению, преступно отнимать жизнь у человека, раз он с тобою не в открытой войне.

– Как! Разве тебе не случалось сталкиваться у своих капканов с каким-нибудь мошенником, который собирался украсть твои шкуры? В этом случае, я полагаю, ты бы разделался с ним сам, своими собственными руками: не тащить же его к судье и не заводить тяжбы, всегда соединенной с хлопотами и большими издержками.

– Я не расставляю ни капканов, ни сетей, – с достоинством отвечал охотник. – Я живу своим карабином и не боюсь с этим оружием никого в мире. Никому не предлагаю я звериной кожи без дыры на голове там, где природа устроила органы зрения или слуха.

– Звериная кожа совсем не то, что волосы с неприятельского черепа. Подкараулить где-нибудь и подстрелить какого-нибудь индейца значит действовать по тем же правилам, каких придерживается твой неприятель, когда ведет с тобой войну. По-моему, чем больше отправить на тот свет этих негодяев, тем веселее на душе и спокойнее совесть. Надеюсь, приятель, что если карабин твой умеет ладить только с четвероногими, то мы в будущем не так часто будем видеться с тобою.

– Наше путешествие, Гэрри, скоро окончится, и мы можем разойтись, если тебе угодно. Меня ждет друг, который не постыдится вести знакомство с человеком, не убившим никого из людей.

– Желал бы я знать, что завело сюда этого щепетильного делавара? – бормотал Марч, не скрывая своего неудовольствия и недоверчивости. – В каком месте, говоришь ты, молодой начальник назначил тебе свидание?

– Возле небольшого утеса на краю озера, где, как меня уверяли, индейские племена имеют обыкновение заключать договоры и закапывать в землю свои боевые томагавки{Томагавк – боевой топор индейцев.}. Я часто слышал от делаваров об этом утесе, хотя еще ни разу не видел его. Об этой части озера все еще спорят между собой минги и делавары. В мирное время оба племени здесь ловят рыбу и охотятся за зверем, так что этот клочок составляет пока общую собственность.

– Общую собственность – вот оно как! – вскричал Скорый Гэрри, заливаясь громким смехом. – Желал бы я знать, что скажет на это Гуттер Том Плавучий, который пятнадцать лет сряду один владеет озером исключительно и нераздельно! Не думаю, что он охотно уступит его делаварам или мингам.

– А разве колонии будут смотреть хладнокровно на этот спор? Вся эта страна должна же составлять чью-нибудь неотъемлемую собственность. Ведь колонисты, по-видимому, не знают пределов для своей жадности и готовы захватить все места, какие только удастся.

– Ну, сюда, надеюсь, никогда не забредет нога колонистов. Им и не узнать об этом захолустье. Старик Том не раз мне говорил, что им в тысячу лет не разведать об этих местах, и я со своей стороны решительно убежден, что Том Плавучий никому на свете не уступит своего озера.

– По-твоему выходит, Гэрри, что старик Том решительно необыкновенный человек. Он, очевидно, не принадлежит ни к мингам, ни к делаварам, ни к бледнолицым, и захватил себе один такое местечко, из-за которого готовы перессориться все племена. Кто же он, этот человек? Какой он породы?

– Объяснить породу старика Тома не так-то легко, да едва ли и найдешь среди людей племя, к которому его можно было бы отнести. Он скорее по своей породе смахивает на канадского бобра, чем на человека. Его манеры и все привычки точь-в-точь, как у бобра. Некоторые думают, будто в молодости он разгуливал по соленой воде с каким-то Киддом, которого лет тридцать тому назад вздернули на виселицу за морской разбой. По смерти Кидда он приютился здесь, в уверенности, что в этих местах никогда до него не доберутся королевские солдаты, и он спокойно сможет наслаждаться плодами своих грабежей.

– Это скверно, Гэрри, очень скверно. Никогда нельзя спокойно наслаждаться плодами грабежа.

– У всякого свой вкус и своя натура, любезный Зверобой. Что же касается старика Тома, то могу тебя заверить, что он совершенно счастлив и живет на славу вместе со своими дочерьми.

– Да, я знаю, что у него есть дочери. Между делаварами носился об этом слух. Есть у них мать?

– Была, разумеется; только вот уже два года, как она умерла и брошена в воду.

– Что ты сказал? – спросил Зверобой, с изумлением смотря на своего товарища.

– Умерла и брошена в воду. Кажется, ясно: я говорю не на тарабарском наречии. Старый проказник, распрощавшись с нею, как нежный супруг, похоронил свою жену в озере. Копать могилу, видишь ли ты, не ловко среди этих корней; а может быть, он сделал это из соображения, что вода чище смывает грешки с человеческого тела. Этого уж я точно не знаю.

– Стало быть, бедная женщина была слишком легкомысленна? – спросил Зверобой.

– Не думаю, чтобы чересчур, но, разумеется, грешки за ней водились. Впрочем, всего вероятнее, что старику просто лень было рыть могилу на сухой земле. В характере Юдифи было довольно стали; а ее муженек – настоящий кремень. Немудрено, стало быть, что огонек довольно часто вспыхивал между ними, хотя вообще они жили достаточно дружно и согласно. С своей стороны я всегда уважал Юдифь Гуттер, как мать прекрасной девушки, которая носит ее имя. Это я говорю о старшей дочери Тома, которую также зовут Юдифью.

Да, я слыхал об этой девушке, хотя делавары по-своему произносили ее имя. Судя по их рассказам, я не думаю, чтоб Юдифь Гуттер могла мне понравиться.

– Тебе? Это очень забавно! – воскликнул Скорый Гэрри, покраснев в запальчивости от того равнодушия, с каким его товарищ отозвался о девушке. – Как ты смеешь соваться, когда идет речь о Юдифи Гуттер? Ты – молокосос, у которого не обсохло на губах молоко матери. Не беспокойся, любезный: Юдифь Гуттер не захочет и взглянуть на тебя.

– Вот что, Гэрри: теперь июнь, ни одно облачко не заслоняет от нас солнца, и горячиться бесполезно, – отвечал Зверобой спокойным тоном. – Я не советую тебе выходить из себя. У каждого свои мысли, и я надеюсь, что белка может думать о дикой кошке, что ей угодно.

– Разумеется, если только дикая кошка не проведает об этом. Впрочем, ты еще молод, легкомыслен, и я охотно тебе прощаю. К чему, в самом деле, нам ссориться из-за девушки, которой ты еще и не видал? Смешно было бы считать соперником какого-нибудь молокососа… А кстати, что говорили о ней делавары?

– Они хвалили ее ум и красоту, но прибавляли, что она ветрена и любит окружать себя поклонниками.

– Ах, черт бы их побрал! Да они нарисовали тебе самый верный портрет Юдифи Гуттер! Сказать правду, Зверобой, если бы не эта ветреность, быть бы ей моей женою года два назад. Была, впрочем, и еще причина, почему я не женился…

– Какая, например? – спросил охотник с видом человека, которого мало интересует этот разговор.

– Я в то время не был уверен, любит ли она меня. Плутовка слишком хороша и знает себе цену. Не растут на этих горах деревья стройнее ее стана, и ты не увидишь серны, которая прыгала бы с такою легкостью. Но при всем этом ее недостатки слишком резко бросаются в глаза. Было время, я клялся никогда не видеть этого озера.

– И вот ты опять идешь к нему?

– Ах, Зверобой, ты еще новичок в этих делах, и трудно тебе растолковать, на что бывает похож человек, когда любовь овладевает его сердцем. Если бы ты знал Юдифь, как я ее знаю! По временам наезжают на это озеро для рыбной ловли крепостные офицеры с берегов Могаука, и вот тогда-то кокетка теряет свою голову. Она рядится, как кукла, и всем в ту пору делает кокетливые глазки.

– Дочь бедного отца должна понимать свое положение, – простодушно заметил Зверобой. – Я уверен, что ни один из офицеров, ухаживая за Юдифью, не имеет честных намерений.

– Вот это-то меня и бесит.

– Зачем же ты о ней думаешь, Генрих Марч? На твоем месте я давно бы убежал в лес от такой женщины.

– Советовать легко, приятель, но не так-то легко выполнять советы, коль скоро дело идет о Юдифи. Признаться, я подумывал увезти ее насильно и жениться на берегу Могаука в какой-нибудь трущобе, куда, авось, не попал бы ни один из этих офицеров. У старика Тома осталась бы еще дочка, не красавица, правда, и не очень умная, но зато примерная смиренница.

– Есть, стало быть, еще другая птичка в этом гнезде? Вот что! Делавары, однако, говорили только о Юдифи.

– Немудрено. Подле красавицы Юдифи Гэтти стушевывается. Впрочем, по-моему, и Гэтти довольно мила; только, что касается ума, – бедняжка не совсем хорошо умеет отличать правую сторону от левой.

– Краснокожие особенно уважают таких слабых умом людей: они думают, что «злой дух» не может поселиться в них, – заметил Зверобой.

– Ну, «злому духу» не о чем хлопотать возле бедной Гэтти. Старик отец и умная сестра не спускают с нее глаз… Одним словом, я был бы в отчаянии, если бы теперь, после шестимесячного отсутствия, нашел, что Юдифь угораздило выйти замуж.

– А разве она подала тебе какие-нибудь надежды?

– В том-то и дело, что нет. Не знаю, право, как все это выходит. я, видишь ли, недурен, и в этом уверяет меня каждый ручей, освещаемый солнечным лучом, а между тем я никак не мог от нее добиться ни обещания, ни даже ласковой улыбки, хотя иной раз она без умолку хохотала по целым часам. Ну, да что тут толковать? Если Юдифь Гуттер осмелилась выйти замуж – быть ей премилой вдовушкой на двадцатом году своей жизни.

– Неужели, Гэрри, ты решишься погубить человека единственно за то, что его предпочли тебе?

– Почему же нет? Если враг загородил мне дорогу, я имею право раздавить его, как мне угодно. Всмотрись в меня хорошенько: разве я похож на человека, способного подставить свою шею какому-нибудь вкрадчивому торгашу, который задумает перебить у меня красавицу? Нет, слуга покорный, это было бы из рук вон! Притом, за отсутствием законов, мы сами поневоле и судьи, и палачи. Пусть, пожалуй, отыщут в лесу мертвое тело. Кому охота идти в колонию с доносом на убийцу?

– Мне, например. Ведь я же буду знать, что ты намеревался спровадить мужа Юдифи?

– Как? Ты осмелишься донести на Скорого Гэрри, ты, низкая тварь, получеловек, полуобезьяна?

– Я готов сказать правду о всяком человеке, кто бы и где бы он ни был.

С минуту Генрих Марч смотрел на своего товарища с безмолвным изумлением. Потом, схватив его обеими руками за плечи, начал трясти охотника с такой ужасною силой, как будто хотел уничтожить его. Зверобой не оробел, и ни одна черта его спокойного и ясного лица не дрогнула. Напротив, он проговорил твердым и решительным голосом:

– Можешь трясти гору сколько угодно, если хватит сил; но тебе, кроме правды, ничего не вытрясти из меня, Генрих Марч. Очень вероятно, что Юдифь еще не замужем, но если, сверх ожидания, есть у нее муж, я воспользуюсь первым же случаем, чтобы передать ему наш разговор.

Взглянув на своего товарища еще с большим изумлением, Скорый Гэрри произнес:

– Я думал, что мы приятели; теперь вижу, что жестоко ошибался. Это мой последний секрет, залетевший в твое ухо. Знай это, Зверобой!

– Очень рад. Не хочу слышать секретов, если под ними скрывается преступление. Если мы легко можем избежать преследования законов, это не оправдание.

– Какой же ты после этого свободный лесной охотник, гроза и смерть лютых зверей? Лучше бы тебе удалиться к моравским братьям{Религиозная секта.} и копать гряды подле своего дома.

– Я уверен, Гэрри, что в моих поступках и словах ты всегда найдешь только прямоту и откровенность. В твоей безрассудной запальчивости я вижу лишь доказательство того, как мало тебе приходилось жить среди краснокожих. Юдифь Гуттер, без сомнения, еще не вышла замуж, а язык твой, очевидно, в разладе с твоим сердцем. Бросим толковать об этом, и вот тебе моя рука.

Гэрри, казалось, был изумлен как нельзя больше. Принимая мало-помалу веселый и беззаботный вид, он расхохотался до того, что слезы выступили у него на глазах. Потом он взял протянутую руку, и их дружба снова была восстановлена.

– Твоя правда, Зверобой, безрассудно нам ссориться из-за того, что пока остается в пределах догадок. Ведь мы не горожане, черт побери, а вольные люди свободных лесов. В городах совсем другое дело; там иной раз дерутся из-за мыслей.

– Слыхал об этом и я, Генрих Марч. Во всяком случае, мне гораздо приятнее видеть бедную Гэтти, чем эту ветреную красавицу Юдифь.

– Послушай, Зверобой, ты знаешь вообще, что такое охотники, трапперы и бродяги – продавцы кож. И все же я убежден, что во всей этой стране не найдется человека, который бы нанес какое-нибудь оскорбление Гэтти Гуттер.

– Мне очень приятно, Гэрри, что ты отдаешь справедливость делаварам и другим союзным племенам. Краснокожий, действительно, всегда готов принять под свое особое покровительство слабое, лишенное умственных способностей существо… Но уже солнце идет к западу. Не пора ли нам продолжать путь, чтобы поскорее увидеть этих сестер?

Товарищи собрали остатки обеда, вскинули котомки на свои плечи и, оставив поляну, снова углубились в тень густых деревьев.

Глава II

Отыскав поляну и ручей, Скорый Гэрри уже отлично различал далее дорогу и вел своего товарища с уверенностью человека, привыкшего к этим местам. Лес, разумеется, здесь, как и везде, был очень густой, но его не загромождали груды хвороста, и по ровной почве его можно было идти ускоренным шагом. Когда они прошли около мили, Марч остановился и начал с озабоченным видом рассматривать окружающие предметы. Его интересовали даже пни свалившихся деревьев.

– Кажется, мы пришли, куда надо, – заметил он. – Вот бук, здесь дуб, а немного подальше – три сосны и береза с надломленной вершиной. Но все же я не вижу ни утеса, ни сломанных ветвей, о которых говорил тебе.

– Сломанные ветви не совсем еще верный признак, Гэрри Марч. Бывает, и очень часто, ветви переламливаются сами собой. Что же касается буков, сосен и дубов, то около нас сотни этих деревьев.

– Твоя правда, Зверобой, но ты не берешь в расчет этой местности. Я говорю вот об этом буке и дубе…

– А вот, если хочешь, другой бук и другой дуб: видишь, они растут словно братья. Немного подальше опять точно такая же пара деревьев. Ты, без сомнения, отлично ловишь медведей и бобров, но я не думаю, Гэрри, чтобы ты был большой мастер отыскивать скрытые следы. Ну да, так и есть: я вижу теперь, чего ты ищешь.

– Полно городить вздор, хвастливый делавар. Меня хоть сейчас на виселицу, я не вижу ничего в этом лесном лабиринте.

– Смотри вон туда, по прямой линии от этого черного дуба. Видишь ли тот молодой, немножко согнутый бук, прикрепленный ветвями к соседнему дубу? Он не мог так прицепиться сам, и, разумеется, эту услугу оказал ему человек.

– Моя рука оказала ему эту услугу! – вскричал Гэрри. – Это молодое дерево в ту пору пригнулось к земле как бы под бременем несчастий. Я его выпрямил и поставил в это положение. Да, Зверобой, надо сознаться, ты мастерски разгадываешь деревья.

– Мое зрение обостряется, это правда; но все же в этом отношении я не больше, не меньше как ребенок в сравнении с любым из краснокожих. Вот, например, Таменунд{Легендарный вождь, патриарх племени делаваров.} уже старик, и никто не помнит его молодым, а между тем ничто не может ускользнуть от его глаз. Ункас, отец Чингачгука, законного вождя могикан, – другой ясновидящий старец, от которого не укроется и пылинка. Да, мое зрение обостряется, – повторил Зверобой, – но еще не скоро наступит время, когда оно сделается совершенным.

– Кто этот Чингачгук, о котором ты так часто говоришь? – спросил Гэрри, продолжая путь по указанному направлению. – Какой-нибудь краснокожий бродяга? Я уверен в этом.

– Это самый честный краснокожий бродяга, если тебе нравится это имя. При благоприятных обстоятельствах он мог бы сделаться великим вождем племени. Теперь, когда его лишили законных прав, он не более, как делавар – честный, благородный, умный делавар, всеми уважаемый и любимый, потомок несчастного рода и представитель почти уничтоженного племени. Ах, Гэрри, твое сердце надорвалось бы от жалости, если бы ты слышал, как эти несчастные в своих вигвамах рассказывают о могуществе и величии могикан.

– Послушай, друг Натаниэль, – сказал Гэрри, остановившись на дороге и пристально всматриваясь в лицо своего товарища, чтобы придать больше важности своим словам, – если верить всем басням, какие распространяют о себе другие люди, то выйдет на поверку, что все другие – славные герои, и только мы с тобой никуда не годимся. Все краснокожие, я знаю, отчаянные хвастуны, и половина их преданий, поверь мне, сущий вздор.

– В этом есть частица правды, я согласен. Краснокожие любят похвастать, и природа дала им к этому особую склонность. Смотри, мы пришли к тому месту, которое ты искал.

Это замечание прервало разговор. Зверобой указал своему товарищу на ствол огромной липы, отжившей свой продолжительный век и свалившейся на землю от собственной тяжести. Это дерево, как миллионы подобных, лежало там, где упало, и под медленным, но верным влиянием окружающей атмосферы подвергалось гниению, которое опустошило его внутренность еще в ту пору, когда оно стояло на корнях во всей своей красоте и гордом величии. Ствол занимал пространство около сотни футов, и опытный глаз охотников сейчас же узнал в нем то самое дерево, о котором говорил Скорый Гэрри.

– Да, здесь у нас все, что нужно! – вскричал Гэрри, осматривая дерево у корня. – Все здесь сохранено в такой же целости, как в сундуке скупой старухи. Давай руку, Зверобой, и через полчаса мы будем на воде.

Охотник подошел к своему товарищу, и оба они принялись за работу, как люди, привыкшие к занятиям этого рода. Сперва Гэрри сбросил большие куски толстой коры, прикрывавшие огромное дупло дерева, потом оба они вытащили оттуда каноэ{Легкая индейская лодка.}, выделанную из коры и снабженную скамьями, веслами, рыболовными сетями, вообще всем, что нужно для рыбной ловли. Каноэ была довольно велика, но до того легка, что Марч свободно поднял ее с земли и взвалил себе на плечо.

– Ступай вперед, Зверобой, и раздвигай кусты. С остальным управлюсь я один.

Они поспешно тронулись с места. Зверобой пролагал дорогу и брал вправо или влево, как указывал товарищ. Минут через десять они вдруг очутились под палящими лучами солнца, на маленькой песчаной площадке, омываемой с одной стороны водами озера. Отсюда открывался оригинальный, в полном смысле этого слова, вид, и Зверобой не мог удержаться от восклицания, когда перед ним неожиданно открылась великолепная картина. Почти в уровень с площадкой, на которой они стояли, лежало пространство тихой и прозрачной воды, мили на три в длину и на полмили в ширину. К югу от этого места озеро суживалось почти наполовину. Его берега были неправильны и неровны, представляя с одной стороны небольшие мысы, вдававшиеся в озеро, с другой – изгибаясь маленькими бухтами. На севере озеро примыкало к горе, имевшей по обе стороны пологие и ровные скаты. Общий характер местности был гористый.

Кругом царили тишина и какой-то торжественный покой. Везде и со всех сторон виднелись только поверхность озера, гладкого, как стекло, чистое небо и бесконечная перспектива густого леса с богатою растительностью. Вся видимая поверхность земли, от округленных горных вершин до конца озера, была покрыта роскошною зеленью. Ничего не изменила здесь рука человека. Вся картина была делом одной природы.

– Прекрасный вид, очаровательный вид! – воскликнул Натаниэль, опираясь на свой карабин и оглядываясь по всем направлениям направо и налево, на север и на юг. – Краснокожие, как я вижу, не дотронулись здесь ни до одного дерева. Гэрри Марч, твоя Юдифь, должно быть, умная и рассудительная девушка, если она провела половину своей жизни в этом очаровательном месте.

– Она умна, это правда, но прихотлива и своенравна. Впрочем, она не всегда проживала здесь со своим отцом. Старик Том до моего с ним знакомства обыкновенно переселялся на зимнее время в пограничные области, возле крепостей, откуда можно было слышать пушечную пальбу. Там-то Юдифь и познакомилась с ветреными офицерами.

– Но, во всяком случае, Гэрри, это место может иметь благотворное влияние на ее характер, как бы он ни был испорчен. Но что это прямо перед нами, посреди воды? Это не то остров, не то барка?

– Крепостные офицеры называют это За́мком Канадского Бобра, и сам Том Плавучий не возражает против этого названия. Это его постоянный, оседлый дом, потому что, надо тебе сказать, у него два дома: один никогда не переменяет места – вот он перед тобою; другой, напротив, плавает по воде и появляется попеременно в различных частях озера. Этот последний дом он называет «ковчегом».

– Видишь ты этот «ковчег»?

– Нет. Он теперь, я полагаю, на южной стороне или укрылся на якоре в какой-нибудь бухте. Наша каноэ готова, и минут в пятнадцать мы можем доплыть до За́мка Канадского Бобра.

Уложив котомки, оружие и всю свою провизию, они сели в лодку и одним ударом весла оттолкнули ее от берега на несколько саженей. Быстро понесся легкий челнок по ровной поверхности прозрачной воды, и через несколько минут Зверобой уже ясно мог видеть странное здание старика Тома.

За́мок Канадского Бобра красовался на озере в расстоянии, по крайней мере, четверти мили от ближайшего берега. Натаниэль с изумлением заметил, что в этом месте не было ни малейших следов острова: «за́мок» был построен на сваях, вокруг которых виднелась вода, достигавшая, казалось, значительной глубины. Но Гэрри объяснил, что в этом, и только в этом, месте была длинная и узкая отмель, идущая от севера к югу на несколько сотен ярдов.

– Нужно тебе сказать, Натаниэль, – продолжал Гэрри, – что индейцы и охотники три раза сжигали дом на суше старика Тома, и в одной из перепалок с краснокожими он потерял своего единственного сына. С того времени он должен был перебраться на воду, и, по-моему, сделал отлично. Здесь он совершенно в безопасности и может, если не ошибаюсь, устоять против самого сильного нападения. У него нет недостатка ни в порохе, ни в оружии всякого рода, да и за́мок построен так, что ему нечего бояться свинцовых орехов.

Натаниэль, получивший от колонистов некоторые понятия о военном искусстве, видел ясно, что его товарищ не преувеличивал. В самом деле, за́мок был построен так, что в случае атаки все выгоды были на стороне осажденных, а все неудобства – на стороне осаждающих, которых буквально можно было засыпать пулями.

– Ты, любезный Гэрри, как я вижу, превосходно знаешь всю историю этого за́мка, – сказал Натаниэль, когда его товарищ начал описывать все подробности устройства жилья Тома Плавучего. – Неужели любовь так сильна, что мужчина охотно изучает даже историю дома, где живет его возлюбленная?

– Если я знаю все, Натаниэль, мудреного в этом нет ничего. Тут было много народу в то время, когда старик Том сооружал свой за́мок, и мы усердно помогали ему при постройке. Я вынес на своих плечах значительную часть толстых бревен и могу тебя уверить, что на этом берегу все лето раздавались дружные удары топоров. Старик не скупился и каждый день вдоволь угощал нас дичью. Мы в свою очередь не торопились со своими кожами в Альбани и отстроили ему дом на славу. Гэтти глупа, скрыть этого нельзя, но она приготовляла нам отличные обеды, и я в ту пору повеселился на свой пай за гостеприимным столом старого Тома.

Оба охотника подплыли почти к самому за́мку. На лицевой его стороне была расположена дощатая платформа в двадцать квадратных футов.

– Старик Том называет эту набережную своим двором, – сказал Гэрри, привязывая челнок. – Крепостные офицеры в свою очередь называют ее двором за́мка. Я не понимаю, впрочем, какой это двор, если в нем нет никаких запоров. Ну, вот, я так и думал: нет ни души. Вероятно, вся семья отправилась на поиски.

В то время как Гэрри рассматривал на площадке багры, снасти, удочки, сети и другие принадлежности рыболовства, Натаниэль поспешил войти в дом и смотрел на все предметы с любопытством, не свойственным человеку, который так давно освоился со всеми привычками индейцев. Все было чисто и опрятно внутри за́мка, разделенного на несколько маленьких комнат. Самая большая и первая при входе служила в одно и то же время кухней, столовой, гостиной и залой. Мебель была вообще груба, самой простой, незатейливой работы. Впрочем, тут были довольно хорошие стенные часы, стол, два-три стула и прекрасное бюро, взятое, вероятно, из дома, имевшего большие претензии на изящный вкус. Маятник часов качался исправно, и стрелка указывала на одиннадцать, тогда как, судя по солнцу, было гораздо позже. В углу стоял большой кованый сундук. Столовая посуда была незатейлива, но расположена в образцовом порядке.

Произведение «Зверобой, или Первая тропа войны», написанное американским классиком приключенческой литературы Джеймсом Фенимором Купером, является первым романом из пяти о кровавой истории завоевания Америки белыми людьми.

Двое мужчин красавец Гарри Марч (Непоседа) и Натаниэль Бампо (Зверобой), пробираются сквозь непроходимую чащу к тому месту, где находится озеро, на котором расположено плавучее жилище Хаттеров. Зверобой хочет помочь индейцу Чингачгуку освободить его любимую девушку Уа-та-Уа. А Непоседа добивается любви Джудит Хаттер, которая живёт с отцом и сестрой Хетти на озере. Так же они хотят рассказать отшельнику Тому - отцу Джудит и Хетти, что воинственные индейцы начали наступление и мужчине и его дочерям грозит настоящая опасность.

Добравшись до жилища Хаттеров, молодые мужчины предлагают семейству свою защиту. Вскоре все вместе люди отправляются в опасный путь, во время которого отражают нападение индейцев.

Непоседа и Том планируют напасть на селение и получить скальпы индейцев, за которые можно получить неплохие деньги. Зверобой отказывается идти с ними. Но данный поход заканчивается для мужчин плохо, они попадают в плен. Зверобою удаётся их выкупить.

Затем Зверобой и Чингачгук освобождают из плена Уа-та-Уа. Но белый мужчина попадает в плен. Индейцы ему предлагают взять в жёны вдову с детьми. Но Зверобой не желает становиться отцом семейства, несмотря на то, что отказ означает пытки и смерть. Непоседа и Том не предпринимают никаких действий, что бы спасти своего товарища из лап кровожадных индейцев. Они снова планируют авантюру, которая приводит к смерти Тома.

Зверобоя спасает появление в племени индейцев Хетти, а затем отряда англичан. Но в стычке девушка погибает. Её сестра Джудит остаётся совсем одна и, чтобы обезопасить себя, девушка предлагает себя Зверобою в жёны. Но молодой мужчина отказывается. Он ждёт, когда в его жизни появится женщина, которую он полюбит. За время опасного путешествия Зверобой получает ещё одно имя - Соколиный глаз.

Картинка или рисунок Купер - Зверобой, или Первая тропа войны

Другие пересказы для читательского дневника

• Краткое содержание Поттер - Ухти тухти

  Сказка повествует о маленькой белочке Люси, которую можно назвать Машей-растеряшей. Она всё время теряла свои платочки и фартучки. Жила она на ферме и в своей жизни встречала разных домашних животных и птиц.

• Краткое содержание Лиханов Лабиринт

  Толику снится сон, будто он попал в лабораторию, где над людьми проводят эксперименты, и где его попытались задушить. Проснувшись он пересказывает его родителям и бабушке, на что последняя говорит, что это к беде.

• Краткое содержание Драгунский Главные реки Америки

  Этот рассказ о Денисе Кораблеве. Дениска целое лето тренировался собираться и одеваться стремительно, как пожарники. Однажды он проспал подъём в школу, но смог быстро одеться за одну минуту и сорок восемь секунд.

• Краткое содержание Платонов Разноцветная бабочка

  На морском побережье проживала бабушка Анисья. Окружающие не знают о ее возрасте. Живет она исключительно ожиданием собственного сыночка Тимоши, однажды побежавшим в горы за бабочкой

• Краткое содержание басни Обоз Крылова

  Нагруженный глиняными горшками, шел обоз. Во время его следования, выпала необходимость спуститься с крутой горы. Хозяин взял одну лошадь и повел ее первой.