Главная→Детская→Правильный миф: почему невозможно написать учебник истории, в котором будет «вся правда. Современная историческая наука История и память

Правильный миф: почему невозможно написать учебник истории, в котором будет «вся правда. Современная историческая наука История и память

Азбука понятий

Современный человек приучен мыслить исторически, задумываться над происхождением вещей и проблем, искать свое место на «оси времени» и отличать сегодняшний день от прошлого и от будущего. Но эти привычные нам ментальные процедуры не были характерны для всех обществ прошлого. Традицию исторической рефлексии европейская цивилизация ведет от древнегреческого автора Геродота из Галикарнаса, т.е. насчитывает она почти две с половиной тысячи лет.

Отношение к истории в этой традиции тем не менее постоянно меняется, меняются и представления о содержании этого поня- тия и о его месте в общественном сознании, а также и о возможности взаимодействия с историей, - какимто образом влияя на нее либо используя ее в качестве инструмента влияния. Вопрос «Что такое история?» стал названием небольшой книги английского ученого Э. X. Карра, по которой учились несколько поколений историков. Однако сегодня этот вопрос уже не может звучать так, как будто на него есть четкий и однозначный ответ.

С этой точки зрения можно оценить, в каких смыслах употребляют понятие «история» в современном обществе, что вкладывают в него и что ожидают от истории. Так, сегодняшнее общество пытается инструментализировать прошлое, сделав его лишь одним из аргументов в современной борьбе за идеитичность, в построении той или иной социальной группой желаемого ею будущего или же одним из ресурсов, способных обеспечить статус и доход. Но такое понимание истории вызывает ожесточенные споры. Рассуждениям на эту тему в значительной части посвящена данная книга. Эти споры уже привели к трансформации самого представления об истории,

В результате чего определения, данные предмету полвека назад, требуют переосмысления и уточнения. Понятие, о котором пойдет речь в нашей книге, восходит к древнегреческому (ионийскому) слову /агор/а, означающему «исследование», «расспрашивание», или «исследование с помощью расспросов».Именно так собирали сведения 06 окружавшем их мире Геродот и Фукидид. Это слово вошло в большинство европейских языков для обозначения сходных понятий.

Стех пор понимание истории эволюционировало, накапливало оттенки смыслов и результаты использования в разных контекстах, теряло и приобретало вес в системах координат европейской и мировой цивилизации.

Иван Курилла - История - или Прошлое в настоящем

История, или Прошлое в настоящем / Иван Курилла. - СПб.:

Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2017. - 168 с. : ил.

[Азбука понятий; вып. 5].

ISBN 978-5-94380-236-2

Иван Курилла - История - или Прошлое в настоящем - Содержание

Введение

1. Исследование с помощью расспросов
2. Вопросы истории

I . Контексты

1. История и время
2. История и прошлое
«Разметка» истории
Существуют ли «исторические факты»?
3. История и память
4. История и мораль

II . Прошлое истории

1. От античности к Новому времени
Истории греческих войн
Римские истории республики и империи
История как язык описания политики
История в Средние века - одно из творений Бога
Титаны Возрождения и сомнение в авторитетах
Начало Нового времени, эпоха Просвещения
2. История как наука: XIX век
Историко-критическая школа и позитивизм в истории
Философия истории, философы об истории
3. История России
Начало
Профессионализация
4. История в XX веке
Первые формулы презентизма
История - заложница идеологии
Школа «Анналов» и новая история
Смежные дисциплины и историческая наука в XX веке.

III . Настоящее истории

1. История в современном обществе
Исчезновение дистанции между сегодня и вчера
2. Кто владеет историей?
Бизнес?
Государство?
Политики?
Мемориальные законы
Исторический ландшафт современной России
Оспариваемая память
3. Современная историческая наука
Множественность субъектов («История в осколках»).
Исторические источники
Законы истории
4. Кто такие историки?
Чего ожидают от историка сегодня?
Важность исторических нарративов
Где искать историков?

Заключение

Будущее истории, или Настоящее в прошлом

Благодарности

Summary

Иван Курилла - История - или Прошлое в настоящем - История и время

Время - ключевое понятие для истории; изменения во времени составляют суть и содержание истории. Представления о времени на протяжении развития человечества менялись, и вместе с этим менялся смысл истории и представления о ее назначении. Цикличное время традиционного общества не знает истории. Все повторяется день за днем и год за годом, в памяти общества фиксируется не изменением повтор, позволяющий подготовиться к следующему циклу.

1.Античное время течет из будущего в прошлое: люди движутся вслед за своими предками по тропе, уводящей в прошлое. С этим представлением связаны идеи Золотого века в прошлом и постепенной «порчи нравов» от поколения к поколению. В период доминирования античного времени инновации не одобряются - как отступление от мудрости предков. История в эту эпоху важна как карта движения по жизни; она «учительница жизни», что показывает проложенные отцами тропы и дороги, по которым

Должны идти потомки, чтобы избежать ошибок. Потомки в таком обществе «приходят за нами», являются последниками и последователями,то есть буквально «идущими по следам» предшественников (да-да, русский язык подсказывает, что такое представление о времени существовало и на Руси, - очевидно, до прихода Нового времени). Именно потому, что каждое поколение понемногу сбивается с пути, человечество все дальше уходит от Золотого века.

2. Средневековое христианское время «существует» между точкой сотворения мира и Страшным судом. С этим представлением связана идея истории как заданного заранее отрезка, включающего прошлое, настоящее и будущее. Это не циклическое время традиционного общества, но и не бесконечная дорога античности, уводящая к предкам. История христиан уже «рассказана», и люди живут в готовом «рассказе», но в силу своей незначительности не знают своего истинного места в нем.

Тем не менее история - один из языков, на которых Бог общается с человеком и человечеством, поэтому замысел Божий о человечестве можно постигать, изучая исторические события. Понятие истории в такую эпоху не соотносится с прошлым. История включает в себя все время существования человечества - от сотворения мира до Страшного суда (и именно таковы рамки средневековых историй).

3. Новое время оказалось покорено идеей прогресса, в соответствии с которой все человечество постепенно совершенствуется: развиваются научные знания, слабеет зависимость от природных сил, уменьшается неравенство и угнетение в обществе. Таким образом, произошел полный разворот по сравнению с античной идеей постоянного удаления от Золотого века; он был связан с изменением направления движения по шкале времени - теперь впереди у человечества оказалось будущее.

Время модерна поощряет инновации, а прошлое и его артефакты остаются позади и перестают быть интересными. Прошлое в этом времени означает не Золотой век, а «детство человечества». Идея постоянного развития человечества придавала прошлому и его пережиткам негативный смысл, появилось понятие «устаревания» вещей и институтов, ругательные слова «ретроград» и «реакционер». Устаревшие вещи и институты следовало уничтожать, чтобы они дали место новому. Так, время прогресса открыло дорогу революциям, а оборотной стороной прогресса стало уничтожение, в том числе - в период масштабных социальных экспериментов XX века -

Целых социальных групп. Именно поэтому значение истории в начале нового времени было поставлено под сомнение: сама история не представляла интереса - рассказ о средних веках был нужен, чтобы показать, куда заводят людей предрассудки и невежество. Главным оправданием существования истории было то, что она помогает движению человечества по пути прогресса, фиксируя изменения. С распространением представлений о времени как об одном из измерений физического мира, наравне с пространственными координатами, история стала рассматриваться как описание этого измерения, аналог географической карты, описывающей территорию.

Историки конца XVIII- XIX веков, ставившие своей целью выявление как можно большего количества «фактов» прошлого, были своего рода мореплавателями эпохи Великих географических открытий. В XX веке представление о времени усложнилось - как в физике, так и в истории роль наблюдателя и выбор его места по отношению к объекту наблюдения оказались намного важнее, чем это представлялось немного ранее, однако все последствия этих перемен мы еще не до конца осознали. Тем не менее как наиболее очевидный результат - после периодов доминирования прошлого (культ Золотого века) и будущего (ориентация на прогресс и развитие в Новое время)

Мы наблюдаем выход на первый план настоящего, которое становится самодостаточным и «создает», конструирует такое прошлое и будущее, которые ему требуется. Французский историк Франсуа Артог предложил называть три типа отношения ко времени «режимами историчности», а последний из них, опирающийся на настоящее, - «презентизмом».

От редакции: Благодарим Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге за предоставленную возможность публикации фрагмента из книги историка Ивана Куриллы «История, или Прошлое в настоящем» (СПб., 2017).

Давайте теперь поговорим об исторической науке - насколько она страдает от бурных штормов в историческом сознании общества?

История как научная дисциплина испытывает перегрузки с разных сторон: состояние исторического сознания общества является внешним вызовом, в то время как накопившиеся проблемы внутри науки, ставящие под сомнение методологические основания дисциплины и ее институциональную структуру, представляют собой внутреннее давление.

Множественность субъектов («История в осколках»)

Уже в XIX веке история начала дробиться по предмету исследования: в дополнение к политической истории появилась история культуры, экономики, а позднее к ним добавились социальная история, история идей и множество направлений, изучающих различные аспекты прошлого.

Наконец, самым неуправляемым процессом стало дробление истории по субъекту исторического вопрошания. Можно сказать, что процесс дробления истории подталкивает описанная выше политика идентичности. В России фрагментация истории по социальным и гендерным группам происходила медленнее, чем по этническим и региональным вариантам.

Вкупе с дроблением используемой историками методологии эта ситуация привела к фрагментации не только исторического сознания в целом, но и поля самой исторической науки, которая к концу века представляла собой, по выражению московского историка М. Бойцова (в нашумевшей в профессиональной среде в 1990-е годы статье), груду «осколков» . Историки пришли к констатации невозможности единства не только исторического нарратива, но и исторической науки.

Читатель уже понял, конечно, что представление о возможности единственно верного исторического нарратива, единственно правильной и окончательной версии истории противоположно современному взгляду на суть истории. Часто можно услышать обращенные к историкам вопросы: ну, а как же было на самом деле, какова же правда? Ведь если один историк пишет о каком-то событии так, а другой - по-другому, то значит, кто-то из них ошибается? Могут ли они прийти к компромиссу и понять, как было «на самом деле»? Запрос на такой рассказ о прошлом в обществе существует (из таких ожиданий растет, наверное, и недавняя попытка популярного писателя Бориса Акунина стать «новым Карамзиным», и, в какой-то мере, споры о «едином учебнике» истории). Общество как бы требует от историков договориться, наконец, написать единый учебник, в котором будет изложена «вся правда».

В истории и впрямь есть такие проблемы, в понимании которых можно найти компромисс, но есть и такие, в которых это невозможно: это, как правило, история, рассказанная «разными голосами», связанная с идентичностью той или иной социальной группы. История авторитарного государства и история жертв какого-нибудь «великого поворота» вряд ли создадут когда-нибудь «компромиссный вариант». Анализ интересов государства поможет понять, почему принимались те или другие решения, и это будет логичное объяснение. Но его логика никак не «сбалансирует» историю тех людей, кто в результате этих решений потерял состояние, здоровье, а иногда жизнь, - и эта история тоже будет правдой о прошлом. Эти два взгляда на историю можно изложить в разных главах одного и того же учебника, но таких точек зрения гораздо больше, чем две: трудно бывает, например, примирить историю разных регионов в большой многонациональной стране. Более того, прошлое предоставляет историкам возможность создания множества нарративов, и носители разных систем ценностей (так же как разные социальные группы) могут написать собственный «учебник истории», в котором смогут описать историю с точки зрения национализма или интернационализма, государственничества или анархии, либерализма или традиционализма. Каждая из таких историй будет внутренне непротиворечива (хотя, вероятно, в каждом таком рассказе будет присутствовать умолчание о каких-то сторонах прошлого, важных для других авторов).

Перед современными историками встает проблема с этим множеством нарративов, множеством рассказов о прошлом, которые произведены разными социальными группами, разными регионами, идеологами и государствами. Некоторые из этих нарративов конфронтационны и в потенции несут в себе зародыш социальных конфликтов, но выбор между ними приходится делать не на основании их научности, а на основании этических принципов, тем самым устанавливая новую связь между историей и моралью. Одна из новейших задач исторической науки - работать на «швах» между этими нарративами. Современное представление об истории в целом похоже скорее не на некий единый поток, а на сшитое из разных лоскутов одеяло. Мы обречены жить одновременно с разными интерпретациями и уметь налаживать разговор об общем прошлом, сохраняя разногласия или, скорее, многоголосицу.

Исторические источники

Любой историк согласится с тезисом, сформулированным еще позитивистами, что опора на источники - главная черта исторической науки. Это остается верным для современных историков в такой же степени, как это было для Ланглуа и Сеньобоса . Именно методам поиска и обработки источников учат студентов на исторических факультетах. Однако за сто с небольшим лет содержание этого понятия изменилось, а основной профессиональной практике ученых-историков был брошен вызов .

Чтобы понять разницу в отношении к источникам исторической науки и предшествующей ей практики, надо напомнить, что то, что мы называем фальсификацией документов, было нередким явлением в Средние века и совершенно не осуждалось. Вся культура была выстроена на уважении к авторитету, и если авторитету приписывалось что-то, им не сказанное, но безусловно благое, то оснований подвергать это сомнению не было. Таким образом, главным критерием истинности документа было благо, которое этот документ обеспечивал.

Впервые доказавший подлог «правильного документа» Лоренцо Валла не решился опубликовать свое «Размышление о вымышленном и ложном дарении Константина» - работа увидела свет лишь спустя полвека после смерти автора, когда в Европе уже началась Реформация.

На протяжении нескольких веков историки вырабатывали все более тонкие способы определения истинности документа, его авторства, датировки, чтобы исключить использование фальшивок в своей работе.

«Прошлое», как мы выяснили, - проблематичное понятие, но тексты источников реальны, их можно буквально потрогать руками, перечитать, проверить логику предшественников. Вопросы, формулируемые историками, адресованы именно этим источникам. Первыми источниками были живые люди со своими рассказами, и этот вид источников (ограниченный временем и пространством) и по сей день важен при работе с недавней и современной историей: проекты «устной истории» XX века принесли весомые результаты.

Следующим видом источников стали официальные документы, остающиеся от повседневной деятельности разного рода бюрократии, включая законодательство и международные договоры, но также и многочисленные регистрационные бумаги. Леопольд фон Ранке предпочитал дипломатические документы из государственных архивов другим видам документов. Статистика - государственная и коммерческая - позволяет применять количественные методы в анализе прошлого. Личные воспоминания и мемуары традиционно привлекают читателей и так же традиционно считаются весьма недостоверными: мемуаристы по понятным причинам рассказывают нужную им версию событий. Тем не менее, при учете заинтересованности автора и после сравнения с другими источниками эти тексты могут многое дать для понимания событий, мотивов поведения и деталей прошлого. Материалы периодической печати с момента ее появления стали использоваться историками: никакой другой источник не позволяет так понять синхронность разных событий, от политики и экономики до культуры и локальных новостей, как страницы газет. Наконец, школа «Анналов» доказала, что источником для историка может стать любой объект, несущий на себе следы человеческого воздействия; не останутся в стороне сад или парк, разбитые по определенному плану, или выведенные человеком сорта растений и породы животных. Накопление значительных объемов информации и развитие математических методов ее обработки обещает большие прорывы в исследованиях прошлого с началом использования историками инструментов обработки Big Data.

Однако важно понимать, что сами по себе, до момента попадания в поле интереса историка, текст, информация или материальный объект источниками не являются. Только вопрос, заданный историком, делает их таковыми.

В последней трети ХХ века, однако, этой практике был брошен вызов. Постулировав недоступность прошлого, постмодернисты свели работу историков к преобразованию одних текстов в другие. И в этой ситуации вопрос об истинности того или иного текста отошел на второй план. Гораздо большее значение стало придаваться проблеме, какую роль текст играет в культуре и обществе. «Константинов дар» определял государственно-политические отношения в Европе на протяжении многих веков и был разоблачен лишь тогда, когда уже потерял свое реальное влияние. Так какая разница, был ли он фальшивкой?

Профессиональная практика историков вступила в противоречие и с инструментальным подходом к истории, распространяющемся в обществе: если за прошлым не признается самостоятельной ценности и прошлое должно работать на настоящее, то источники не важны. Показателен конфликт, разыгравшийся летом 2015 года между директором Государственного архива РФ Сергеем Мироненко, предъявившим документальные свидетельства сочиненности «подвига 28 панфиловцев» в битве за Москву 1941 года, и министром культуры РФ Владимиром Мединским, защитившим «правильный миф» от его проверки источниками.

«Любое историческое событие, завершившись, становится мифом - положительным или отрицательным. Это же можно отнести и к историческим личностям. Наши руководители госархивов должны вести свои исследования, но жизнь такова, что люди оперируют не архивными справками, а мифами. Справки могут эти мифы упрочить, разрушить, перевернуть с ног на голову. Ну, а общественное массовое сознание всегда оперирует мифами, в том числе и в отношении истории, поэтому относиться к этому нужно трепетно, бережно, осмотрительно» .
Владимир Мединский

По сути дела, политики не только высказывают свои претензии контролировать историю, но и отрицают право историков на экспертное суждение о прошлом, уравнивая профессиональное знание, основанное на документах, с «массовым сознанием», основанным на мифах. Конфликт архивиста с министром можно было бы отнести к курьезам, если бы он не укладывался в логику развития исторического сознания современного общества, приведшую к доминированию презентизма.

Так, расставшись с позитивизмом, мы вдруг оказались перед лицом нового средневековья, в котором «благая цель» оправдывает фальсификацию источников (или пристрастный их отбор).

Законы истории

В конце XIX века спор о научности истории сосредоточился на ее способности открыть законы человеческого развития. На протяжении XX века эволюционировало само понятие науки. Сегодня науку часто определяют как «область человеческой деятельности, направленную на выработку и систематизацию объективных знаний о действительности» или же как «описание с помощью понятий». В эти определения история, безусловно, вписывается. Помимо этого, в разных науках используется исторический метод или исторический подход к явлениям. Наконец, надо понимать, что это разговор о соотношении понятий, выработанных самой европейской цивилизацией, и эти понятия историчны, т.е. меняются со временем.

И все же - существуют ли исторические законы, «законы истории»? Если говорить о закономерностях развития общества, то этот вопрос надо, очевидно, переадресовать социологии, которая изучает законы развития человечества. Законы развития человеческих обществ, безусловно, существуют. Некоторые из них носят статистический характер, некоторые позволяют увидеть причинно-следственные связи в повторяющейся последовательности исторических событий. Именно такого рода законы чаще всего объявляются сторонниками статуса истории как «строгой науки» «законами истории».

Однако эти «законы истории» чаще всего разрабатывались («открывались») не историками, а учеными, занимавшимися смежными науками об обществе, - социологами и экономистами. Более того, многие исследователи выделяют отдельную область знания - макросоциологию и историческую социологию, которые считают «своими» классиками таких ученых, как Карл Маркс (экономист) и Макс Вебер (социолог), Иммануил Валлерстайн и Рэндалл Коллинз (макросоциологи), Перри Андерсон и даже Фернан Бродель (лишь последнего из списка историки также считают своим классиком). Кроме того, сами историки очень редко в своих трудах предлагают формулы законов истории или каким-то образом на такие законы ссылаются. Вместе с тем вопросы, поставленные в рамках макросоциологических, а также экономических, политологических, филологических и прочих общественно-научных и гуманитарных дисциплин, историки с большим удовольствием задают прошлому, перенося таким образом теории смежных наук на материал прошлого.

Проще говорить об исторических открытиях. Открытия в истории бывают двух типов: открытие новых источников, архивов, мемуаров либо постановка новой проблемы, вопроса, подхода, превращающих в источники то, что раньше источниками не считалось, либо позволяющих в старых источниках найти новое. Таким образом, открытием в истории может быть не только обнаруженная при раскопках берестяная грамота, но и по-новому поставленный исследовательский вопрос.

Остановимся на этом моменте немного подробнее. Со времен школы «Анналов» историки начинают свою работу с постановки исследовательского вопроса - это требование представляется сегодня общим для всех наук. В практике исторического исследования, однако, постоянно происходит многократное уточнение и переформулировка вопроса в процессе работы над ним.

Историк в соответствии с моделью герменевтического круга постоянно уточняет свой исследовательский вопрос на основании данных, получаемых им из источников. Итоговая формулировка исследовательского вопроса историка становится формулой отношения настоящего к прошлому, установленной ученым. Получается, что исследовательский вопрос сам является не только отправной точкой, но и одним из важнейших результатов исследования.

Это описание хорошо иллюстрирует представление об истории как науке о взаимодействии современности с прошлым: правильно поставленный вопрос определяет «разность потенциалов», поддерживая напряжение и устанавливая связь между современностью и изучаемым периодом (в отличие от тех социальных наук, которые стремятся найти ответ именно на первоначально поставленный вопрос).

Примерами законов истории могут быть повторяющиеся закономерности использования прошлого в современных дебатах (отбор в прошлом сюжетов и проблем, помогающих в решении сегодняшних задач или в борьбе за групповое видение будущего; ограничения такого отбора, влияние научных трудов и публицистики на формирование исторического сознания общества), а также способы постановки задач и получения исторических знаний.

Примечания

1. Клиометрия - направление в исторической науке, опирающееся на систематическое применение количественных методов. Расцвет клиометрии пришелся на 1960–70-е годы. Опубликованная в 1974 году книга «Время на кресте: экономика американского негритянского рабства» Стэнли Энгермана и Роберта Фогеля (Fogel R.W., Engerman S.L. Time on the Cross: The Economics of American Negro Slavery. Boston; Toronto: Little, Brown, and Company, 1974) стала причиной ожесточенных споров (выводы об экономической эффективности рабства на юге США были восприняты частью критиков как оправдание рабовладения) и показала возможности клиометрии. В 1993 году один из авторов книги Роберт Фогель был удостоен Нобелевской премии по экономике, в том числе за это исследование.

6. Памятники культурного наследия - стратегический приоритет России // Известия. 2016. 22 нояб.

7. Герменевтический круг описал Г.-Г. Гадамер: «Понять нечто можно лишь благодаря заранее имеющимся относительно него предположениям, а не когда оно предстоит нам как что-то абсолютно загадочное. То обстоятельство, что антиципации могут оказаться источником ошибок в толковании и что предрассудки, способствующие пониманию, могут вести и к непониманию, лишь указание на конечность такого существа, как человек, и проявление этой его конечности» (Гадамер Г.-Г. О круге понимания // Актуальность прекрасного. М.: Искусство, 1991).

16 ноября премия в области научно-популярной литературы «Просветитель» назовет лауреатов 10-го по счету, юбилейного, сезона. В финал вышли восемь книг. Каждый день будет публиковать фрагмент одной из них. Первое в этом списке издание: «История, или Прошлое в настоящем» Ивана Куриллы. Что такое история? Прошлое или все время существования человечества? Действия людей в прошлом или наши знания о них? Что такое история - наука, литература, форма общественного сознания или просто метод? Существуют ли «законы истории»? Какова роль истории (во всем многообразии ее значений) в современном обществе? Что происходит, когда история пересекается с политикой? Профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге Иван Курилла в своей книге «История, или Прошлое в настоящем» касается всех этих вопросов.

История и память

В греческой мифологии муза истории Клио была старшей дочерью богини памяти Мнемозины. В поисках красивых метафор историю иногда называли «памятью человечества». Однако в XX веке стало понятно, что социальная память существует не только в форме истории, а возможно, она и противоположна истории как форме упорядочения действительности.

Социальная память - долговременное сохранение и передача знаний, навыков, запретов и другой социальной информации от поколения к поколению. Именно на ней строится повседневная жизнь, планирование и развитие общества. Новое поколение должно в процессе обучения перенести часть этого опыта в собственную индивидуальную память, чтобы использовать и затем передать ее потомкам.

У социальной памяти есть множество форм, включающих семейную память (передачу семейных историй и - главным образом в традиционном обществе, сохраняющем социальное место за представителями одной семьи на протяжении поколений, - профессиональных навыков от родителей к детям), систему образования (где передачу важной межпоколенческой информации осуществляет общество или государство), а также, например, упомянутый выше хронотоп, в котором живет человек (названия городов и улиц, установленные памятники и мемориальные знаки и праздники). Язык можно рассматривать как первую форму социальной памяти: он содержит структуры, передающие социальный опыт («социальное конструирование реальности» происходит прежде всего в языке).

Фото: Мария Сибирякова / РИА Новости

Сохранение и передача социальной памяти от поколения к поколению является одной из главных задач человечества с момента его выделения из мира природы (собственно, можно сказать, что наличие социальной памяти отличает людей от животных). Запоминание большого объема информации (не только повседневной вроде навыков охоты и земледелия, но более общей, существующей, например, в эпосе и включающей образцы поведения, этические нормы и эстетические правила) было главной частью любого обучения, образования, воспитания.

Очевидно, что в первобытном социуме память общества сохранялась в значительной мере в индивидуальном сознании его членов. И хотя в первобытном коллективе, насколько ученые могут предполагать, существовало некоторое разделение труда, и задача сохранения опыта в большей степени лежала на старшем поколении, а также на вождях, жрецах и шаманах, - все же каждый отдельный человек должен был сохранять в памяти коллективную мудрость, культуру и основные навыки совместного выживания.

Одной из задач государства стало поддержание единства социальной памяти путем проведения исторической коммеморации - установления памятников, наименования улиц и городов, преподавания и музеефикации.

Письменность дала возможность отделить накопление опыта от индивидуальной памяти. Объемы передаваемого стали больше, но память стала дробиться, разные ее части поддерживались отдельными (например, профессиональными) сообществами. Не случайно тартуский семиолог и историк культуры назвал историю «одним из побочных результатов возникновения письменности».

С появлением книгопечатания и распространением грамотности доля информации, сохраняемой в индивидуальной памяти, сократилась. Появление интернета (и электронных устройств) усиливает тенденцию высвобождения индивидуальной памяти, перенося в сеть большое количество информации, фактов, технологий. Люди уже не запоминают в таком количестве даты или факты (которые можно в любой момент посмотреть в Википедии).

Социальная память, таким образом, окончательно стала чем-то внешним по отношению к конкретному человеку, что расширило возможности оспаривания доминирующей версии памяти со стороны альтернативных концепций.

В последние десятилетия исследования памяти стали быстро развивающейся областью. Среди ученых, занимающихся этой проблематикой, культурологов, вероятно, больше, чем историков. Более того, один из первых исследователей памяти Морис Хальбвакс считал, что история и память находятся в состоянии антагонизма. В самом деле, историки профессионально занимаются не сохранением памяти, а ее разрушением, потому что обращаются к прошлому с вопросами, ищут там то, что не сохранено в «актуальной памяти» человечества. Задача социальной памяти - обеспечить сохранение традиции, передачу информации от поколения к поколению. Одна из возможных задач истории - деконструировать эту традицию, показать ее относительность. Кроме того, история способна оперировать масштабами, недоступными социальной памяти, - глобальными процессами и временами «большой длительности», и это тоже разводит память и историю как разные способы отношения к прошлому.

С похожих позиций противопоставляет память истории и ведущий французский историк Пьер Нора, автор концепции «мест памяти» (les lieux de mémoire), которыми могут стать памятники, праздники, эмблемы, торжества в честь людей или событий, а также книги (в том числе художественные произведения и их персонажи), песни или географические точки, которые «окружены символической аурой». Функция мест памяти - сохранять память группы людей. Существует и другая точка зрения: профессиональная история сама является одной из форм социальной памяти общества («успешная история ассимилируется в коллективной памяти»). В таком подходе тоже есть смысл, однако он нивелирует отличия в формах обращения к прошлому между историей и социальной памятью. Часть ученых пришли к выводу, что, поскольку оба понятия полны значений, зависящих от контекста, то «попытка установить между ними твердое концептуальное соотношение основана на ошибочных предпосылках».

И тем не менее очевидным образом изучение социальной памяти важно для исторической науки в той мере, в какой социальная память представляет собой «запечатленное прошлое». Она в этом смысле равна не истории как науке, а ее источникам, «сырью» для исторического анализа. История может задавать свои вопросы к тому, что составляет социальную память, - монументам и устным преданиям, традициям и учебникам (помимо этого, историческая наука задает вопросы и тем источникам, которые из живой социальной памяти выпали, отложившись в архивы или погребенные слоем почвы). Появившаяся в середине XX века «устная история» как раз и нацелена на превращение (индивидуальной) памяти в историю.

История и мораль

С античности и до Нового времени одним их самых распространенных видов исторических текстов были нравоучительные. Примеры из прошлого помогали разъяснить основы правильного и неправильного поведения, закрепить ценности и моральные установки общества. Однако в начале Нового времени такая история перестала удовлетворять взыскательному вкусу просвещенного читателя, - нравоучениями теперь занималась литература. Тем не менее история продолжала поставлять примеры для этических учений и в Новое время, особенно когда их стали конструировать в отрыве от христианской этики. Вскоре, однако, люди стали возлагать на будущие поколения функции морального суждения, и это резко изменило представления об истории.

В XVIII веке, в эпоху секуляризации знания, из объяснительных схем устройства мира стал выпадать бог. В большинстве случаев божественное начало заменялось народом; так возникли клише о «непогрешимости народа» и демократическая легитимация правления, пришедшая на смену «божьему помазанию». Поддержание морали и ценностей правильного поведения во многом опиралось на представления о Страшном суде, который ждет всех в конце времен, и загробном воздаянии. Секуляризация пришла и сюда: идею Страшного суда сменила концепция «суда потомков». Оценить поступки и побуждения ныне живущего поколения предстояло следующим поколениям, и именно на их суд выносились важнейшие решения. Это означало, в частности, что историки будущего виделись как судьи, взвешивающие добро и зло и выносящие окончательный вердикт о добродетели людей и оценивающие их жизнь в целом.

Вопрос о морали в истории связан с завязавшимся еще в Средневековье спором о свободе воли. В самом деле, жестко детерминистские концепции человеческой истории отрицают свободу воли, но тем самым ставят под сомнение и возможность морального суждения. Хорошим примером являются взгляды известного британского историка Э. Х. Карра, который был сторонником исторического детерминизма и утверждал, что идея свободы воли в истории, продвигавшаяся и , была «пропагандой холодной войны», ведь ее главное предназначение - противостоять детерминизму советского представления об истории, неуклонно ведущего человечество к коммунизму. Он отрицал возможность моральных суждений в истории, считая антинаучным для историка судить людей другого времени, ориентируясь на моральные ценности своей собственной эпохи.

Тем не менее Карр считал возможным выносить оценки институтам прошлого, а не индивидам: оценка, выносимая отдельному историческому деятелю, может быть воспринята как снятие ответственности с общества. Так, он полагал неверным приписывать нацистские преступления только Гитлеру, а маккартизм - только сенатору Маккарти. По мнению Карра, в работе историка не должны использоваться понятия добра и зла; он предлагал использовать вместо них понятия «прогрессивный» и «реакционный». Вследствие такого подхода Карр объявил коллективизацию в СССР оправданной (несмотря на огромные жертвы, ее сопровождавшие), поскольку она привела к прогрессу - индустриализации страны.

Известный американский историк холодной войны Джон Л. Гэддис считал подход Карра не только неверным с моральной точки зрения, но и противоречащим признанию самим Карром невозможности «объективной истории». Для Гэддиса плодотворным представлялось сравнение этических оценок одного и того же явления историками и современниками.

Так является ли целью истории моральное суждение о прошлом? Вряд ли историки в самом деле хотят выступать судиями загробного царства; однако моральная оценка, безусловно, оказывается одной из форм исторического вопрошания. Если история есть постоянно поддерживаемый диалог настоящего с прошлым, то содержание этого диалога может быть в том числе и моральным, - причем оценивающим действия исторических деятелей не только с точки зрения морали, господствовавшей в их эпоху, но и с современным историку пониманием морали. Эта оценка дает возможность поддержать важную для истории дистанцию между «сейчас» и «тогда».

В самом деле, если смотреть на исторический нарратив с позиции не только отношений настоящего и прошлого, но и отношений, в которых присутствует и будущее (выбор интерпретации прошлого осуществляется для того, чтобы повлиять на формирование будущего), то оказывается, что один из возможных способов оценки предлагаемых нарративов - оценка будущего, к которому они ведут. Среди «конструктов» подобного рода есть такие, которые способствуют конфликтам, войнам, межрасовой и межнациональной вражде. Именно поэтому в ряде стран пришли даже к законодательному ограничению некоторых интерпретаций истории: мемориальные законы во многих странах запрещают, например, отрицание холокоста. Однако очевидна слабость таких запретов: «запрещенные» интерпретации появляются в соседних странах, распространяются в сети интернет; кроме того, они имеют весьма спорный характер, с точки зрения ученых, а также последовательных защитников свободы слова. Есть и другой вариант, связанный с морально-этической ответственностью и связанным с ней самоограничением. Появление морального критерия в оценке исторического нарратива кажется вненаучным, однако вполне естественным и заставляет еще раз задуматься о содержании понятия «история».

Фрагмент публикуется с разрешения «Издательства Европейского университета в Санкт-Петербурге»

Премия Просветитель

Zimin Foundation

«История, или Прошлое в настоящем»

Продолжаем представлять вам участников премии научно-популярной литературы «Просветитель» 2017 года. Профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге Иван Курилла в 2017 году выпустил книгу под названием «История, или Прошлое в настоящем», в которой предлагает читателям поразмышлять над вопросами о том, что такое историческое знание, откуда оно берется и для чего используется. Публикуем фрагмент из этой книги и напоминаем, что подведение итогов премии состоится 16 ноября в Москве. Незадолго до этого мы запустим голосование в паблике ВК «Образовач» , чтобы читатели смогли выбрать наиболее понравившиеся им издания из шорт-листа «Просветителя».

3. Современная историческая наука

Давайте теперь поговорим об исторической науке - насколько она страдает от бурных штормов в историческом сознании общества? История как научная дисциплина испытывает перегрузки с разных сторон: состояние исторического сознания общества является внешним вызовом, в то время как накопившиеся проблемы внутри науки, ставящие под сомнение методологические основания дисциплины и ее институциональную структуру, представляют собой внутреннее давление.

Множественность субъектов («История в осколках»)

Расцвет клиометрии пришелся на 1960–70-е годы. Опубликованная в 1974 году книга «Время на кресте: экономика американского негритянского рабства» Стэнли Энгермана и Роберта Фогеля (Fogel R. W., Engerman S. L. Time on the Cross: The Economics of American Negro Slavery. Boston-Toronto: Little, Brown, and Company, 1974) стала причиной ожесточенных споров (выводы об экономической эффективности рабства на Юге США были восприняты частью критиков как оправдание рабовладения) и показала возможности клиометрии. В 1993 году один из авторов книги Роберт Фогель был удостоен Нобелевской премии по экономике, в том числе за это исследование.

Вкупе с дроблением используемой историками методологии эта ситуация привела к фрагментации не только исторического сознания в целом, но и поля самой исторической науки, которая к концу века представляла собой, по выражению московского историка М. Бойцова (в нашумевшей в профессиональной среде в 1990-е годы статье), груду «осколков» (см.: Бойцов М. А. Вперед к Геродоту! // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. Вып. 2. М.: РГГУ, 1999. С. 17–41). Историки пришли к констатации невозможности единства не только исторического нарратива, но и исторической науки.

Читатель уже понял, конечно, что представление о возможности единственно верного исторического нарратива, единственно правильной и окончательной версии истории противоположно современному взгляду на суть истории. Часто можно услышать обращенные к историкам вопросы: ну а как же было на самом деле, какова же правда? Ведь если один историк пишет о каком-то событии так, а другой - по-другому, то значит, кто-то из них ошибается? Могут ли они прийти к компромиссу и понять, как было «на самом деле»? Запрос на такой рассказ о прошлом в обществе существует (из таких ожиданий растет, наверное, и недавняя попытка популярного писателя Бориса Акунина стать «новым Карамзиным», и, в какой-то мере, споры о «едином учебнике» истории). Общество как бы требует от историков договориться, наконец, написать единый учебник, в котором будет изложена «вся правда».

Единый и непротиворечивый рассказ об истории, объединяющий все точки зрения, создать, по-видимому, невозможно - и это одна из важнейших аксиом исторической науки. Если на «единстве истории» историки поставили крест уже довольно давно, то осознание имманентной противоречивости истории как текста - явление относительно новое. Оно связано с упомянутым выше исчезновением зазора между настоящим и недавним прошлым, с вмешательством памяти в процесс исторической рефлексии современного общества. Перед современными историками встает проблема с этим множеством нарративов, множеством рассказов о прошлом, которые произведены разными социальными группами, разными регионами, идеологами и государствами. Некоторые из этих нарративов конфронтационны и в потенции несут в себе зародыш социальных конфликтов, но выбор между ними приходится делать не на основании их научности, а на основании этических принципов, тем самым устанавливая новую связь между историей и моралью. Одна из новейших задач исторической науки - работать на «швах» между этими нарративами. Современное представление об истории в целом похоже скорее не на некий единый поток, а на сшитое из разных лоскутов одеяло. Мы обречены жить одновременно с разными интерпретациями и уметь налаживать разговор об общем прошлом, сохраняя разногласия или, скорее, многоголосицу.

Исторические источники

Любой историк согласится с тезисом, сформулированным еще позитивистами, что опора на источники - главная черта исторической науки. Это остается верным для современных историков в такой же степени, как это было для Ланглуа и Сеньобоса. Именно методам поиска и обработки источников учат студентов на исторических факультетах. Однако за сто с небольшим лет содержание этого понятия изменилось, а основной профессиональной практике ученых-историков был брошен вызов.

Источники - это документы, данные языка и общественные институты, но также и материальные остатки, вещи и даже природа, в которую вмешивался человек (например, парки, водохранилища и т. п.) - то есть все то, на чем лежит отпечаток человеческой деятельности, исследование чего может помочь восстановить действия и мысли людей, формы общественного взаимодействия и другую социальную реальность прошлых эпох. Нелишне повторить, что источниками они становятся лишь в момент обращения к ним историка за информацией о прошлом.

В современной гуманитарной науке все чаще используют слово «тексты» для обозначения примерно того же понятия, но историки предпочитают говорить об «исторических источниках».

«Прошлое», как мы выяснили, проблематичное понятие, но тексты источников реальны, их можно буквально потрогать руками, перечитать, проверить логику предшественников. Вопросы, формулируемые историками, адресованы именно этим источникам. Первыми источниками были живые люди со своими рассказами, и этот вид источников (ограниченный временем и пространством) и по сей день важен при работе с недавней и современной историей: проекты «устной истории» XX века принесли весомые результаты.

Следующим видом источников стали официальные документы, остающиеся от повседневной деятельности разного рода бюрократии, включая законодательство и международные договоры, но также и многочисленные регистрационные бумаги. Леопольд фон Ранке предпочитал дипломатические документы из государственных архивов другим видам документов. Статистика - государственная и коммерческая - позволяет применять количественные методы в анализе прошлого. Личные воспоминания и мемуары традиционно привлекают читателей и так же традиционно считаются весьма недостоверными: мемуаристы по понятным причинам рассказывают нужную им версию событий. Тем не менее при учете заинтересованности автора и после сравнения с другими источниками эти тексты могут многое дать для понимания событий, мотивов поведения и деталей прошлого. Материалы периодической печати с момента ее появления стали использоваться историками: никакой другой источник не позволяет так понять синхронность разных событий, от политики и экономики до культуры и локальных новостей, как страницы газет. Наконец, школа «Анналов» доказала, что источником для историка может стать любой объект, несущий на себе следы человеческого воздействия; не останутся в стороне сад или парк, разбитые по определенному плану, или выведенные человеком сорта растений и породы животных. Накопление значительных объемов информации и развитие математических методов ее обработки обещает большие прорывы в исследованиях прошлого с началом использования историками инструментов обработки Big Data .

Профессиональная практика историков вступила в противоречие и с инструментальным подходом к истории, распространяющимся в обществе: если за прошлым не признается самостоятельной ценности и прошлое должно работать на настоящее, то источники не важны. Показателен конфликт, разыгравшийся летом 2015 года между директором Государственного архива РФ Сергеем Мироненко, предъявившим документальные свидетельства сочиненности «подвига 28 панфиловцев» в битве за Москву 1941 года, и министром культуры РФ Владимиром Мединским, защитившим «правильный миф» от его проверки источниками.

«Любое историческое событие, завершившись, становится мифом - положительным или отрицательным. Это же можно отнести и к историческим личностям. Наши руководители госархивов должны вести свои исследования, но жизнь такова, что люди оперируют не архивными справками, а мифами. Справки могут эти мифы упрочить, разрушить, перевернуть с ног на голову. Ну а общественное массовое сознание всегда оперирует мифами, в том числе и в отношении истории, поэтому относиться к этому нужно трепетно, бережно, осмотрительно».

Владимир Мединский. Памятники культурного наследия - стратегический приоритет России // Известия. 2016. 22 нояб.

Законы истории

Проще говорить об исторических открытиях. Открытия в истории бывают двух типов: открытие новых источников, архивов, мемуаров либо постановка новой проблемы, вопроса, подхода, превращающих в источники то, что раньше источниками не считалось либо позволяющих в старых источниках найти новое. Таким образом, открытием в истории может быть не только обнаруженная при раскопках берестяная грамота, но и по-новому поставленный исследовательский вопрос.

«Сначала я заинтересуюсь проблемой и начинаю читать о ней. Это чтение заставляет меня переопределить проблему. Переопределение проблемы заставляет меня сменить направление моего чтения. Новое чтение, в свою очередь, меняет формулировку проблемы еще сильнее и еще дальше меняет направление того, что я читаю. Так я продолжаю двигаться туда и обратно, пока не почувствую, что все в порядке, - в этот момент я записываю, что у меня получилось, и отправляю в издательство».

Уильям Макнил Цит. по: Gaddis J. L. The Landscape of History: How Historians Map the Past. New York: Oxford University Press, 2002. P. 48.

Уильям Макнил (1917–2016) - американский историк, автор многих работ в области транснациональной истории. На русский язык переведены: Мак-Нил У. Восхождение Запада. История человеческого сообщества. М.: Старклайт, 2004; Мак-Нил У. В погоне за мощью. Технология, вооруженная сила и общество в XI–XX веках. М.: Территория будущего, 2008.

Герменевтический круг описал Г.-Г. Гадамер: «Понять нечто можно лишь благодаря заранее имеющимся относительно него предположениям, а не когда оно предстоит нам как что-то абсолютно загадочное. То обстоятельство, что антиципации могут оказаться источником ошибок в толковании и что предрассудки, способствующие пониманию, могут вести и к непониманию, лишь указание на конечность такого существа, как человек, и проявление этой его конечности» (Гадамер Г.-Г. О круге понимания // Актуальность прекрасного. М.: Искусство, 1991).

Подробнее читайте:
Курилла Иван. История, или Прошлое в настоящем. - Спб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2017. - 176 с.

В которой профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге Иван Курилла пытается разобраться, какой смысл вкладывали в слово «история» в разные времена и что происходит, когда в историческую науку вмешивается политика. T&P публикуют отрывок о том, откуда в обществе запрос на единый учебник истории, почему у историков не может быть одной версии и как история становится частью современности.

Множественность субъектов («История в осколках»)

* Расцвет клиометрии пришелся на 1960–70-е годы. Опубликованная в 1974 году книга «Время на кресте: экономика американского негритянского рабства» Стэнли Энгермана и Роберта Фогеля (Fogel R. W., Engerman S. L. Time on the Cross: The Economics of American Negro Slavery. Boston-Toronto: Little, Brown, and Company, 1974) стала причиной ожесточенных споров (выводы об экономической эффективности рабства на Юге США были восприняты частью критиков как оправдание рабовладения) и показала возможности клиометрии. В 1993 году один из авторов книги Роберт Фогель был удостоен Нобелевской премии по экономике, в том числе за это исследование.

Вкупе с дроблением используемой историками методологии эта ситуация привела к фрагментации не только исторического сознания в целом, но и поля самой исторической науки, которая к концу века представляла собой, по выражению московского историка М. Бойцова (в нашумевшей в профессиональной среде в 1990-е годы статье), груду «осколков». Историки пришли к констатации невозможности единства не только исторического нарратива, но и ii исторической науки.

Исторические источники

Любой историк согласится с тезисом, сформулированным еще позитивистами, что опора на источники - главная черта исторической науки. Это остается верным для современных историков в такой же степени, как это было для Ланглуа и Сеньобоса. Именно методам поиска и обработки источников учат студентов на исторических факультетах. Однако за сто с небольшим лет содержание этого понятия изменилось, а основной профессиональной практике ученых-историков был брошен вызов.

«Прошлое», как мы выяснили, проблематичное понятие, но тексты источников реальны, их можно буквально потрогать руками, перечитать, проверить логику предшественников. Вопросы, формулируемые историками, адресованы именно этим источникам. Первыми источниками были живые люди со своими рассказами, и этот вид источников (ограниченный временем и пространством) и по сей день важен при работе с недавней и современной историей: XX века принесли весомые результаты.

Следующим видом источников стали официальные документы, остающиеся от повседневной деятельности разного рода бюрократии, включая законодательство и международные договоры, но также и многочисленные регистрационные бумаги. Леопольд фон Ранке предпочитал дипломатические документы из государственных архивов другим видам документов. Статистика - государственная и коммерческая - позволяет применять количественные методы в анализе прошлого. Личные воспоминания и мемуары традиционно привлекают читателей и так же традиционно считаются весьма недостоверными: мемуаристы по понятным причинам рассказывают нужную им версию событий. Тем не менее при учете заинтересованности автора и после сравнения с другими источниками эти тексты могут многое дать для понимания событий, мотивов поведения и деталей прошлого. Материалы периодической печати с момента ее появления стали использоваться историками: никакой другой источник не позволяет так понять синхронность разных событий, от политики и экономики до культуры и локальных новостей, как страницы газет. Наконец, школа «Анналов» доказала, что источником для историка может стать любой объект, несущий на себе следы человеческого воздействия; не останутся в стороне сад или парк, разбитые по определенному плану, или выведенные человеком сорта растений и породы животных. Накопление значительных объемов информации и развитие математических методов ее обработки обещает большие прорывы в исследованиях прошлого с началом использования историками инструментов обработки Big Data.

Любое историческое событие, завершившись, становится мифом - положительным или отрицательным. Это же можно отнести и к историческим личностям. Наши руководители госархивов должны вести свои исследования, но жизнь такова, что люди оперируют не архивными справками, а мифами. Справки могут эти мифы упрочить, разрушить, перевернуть с ног на голову. Ну, а общественное массовое сознание всегда оперирует мифами, в том числе и в отношении истории, поэтому относиться к этому нужно трепетно, бережно, осмотрительно.

Владимир Мединский

Законы истории

Проще говорить об исторических открытиях. Открытия в истории бывают двух типов: открытие новых источников, архивов, мемуаров либо постановка новой проблемы, вопроса, подхода, превращающих в источники то, что раньше источниками не считалось либо позволяющих в старых источниках найти новое. Таким образом, открытием в истории может быть не только обнаруженная при раскопках берестяная грамота, но и по-новому поставленный исследовательский вопрос.

Сначала я заинтересуюсь проблемой и начинаю читать о ней. Это чтение заставляет меня переопределить проблему. Переопределение проблемы заставляет меня сменить направление моего чтения. Новое чтение, в свою очередь, меняет формулировку проблемы еще сильнее и еще дальше меняет направление того, что я читаю. Так я продолжаю двигаться туда и обратно, пока не почувствую, что все в порядке, - в этот момент я записываю, что у меня получилось, и отправляю в издательство.

Уильям Макнил

Историк в соответствии с моделью герменевтического круга* постоянно уточняет свой исследовательский вопрос на основании данных, получаемых им из источников. Итоговая формулировка исследовательского вопроса историка становится формулой отношения настоящего к прошлому, установленной ученым. Получается, что исследовательский вопрос сам является не только отправной точкой, но и одним из важнейших результатов исследования.

Кто такие историки?

Если историки когда-то могли считать, что они пишут для отдаленных потомков, то сегодняшнее представление об исторической науке не оставляет им такой возможности. Читатель - потребитель исторического знания, главная аудитория историка - находится в современности. Формулируя исследовательский вопрос, историк устанавливает связь между современностью и изучаемым им обществом прошлого. Любой историк может столкнуться с тем, что его исследовательские вопросы, актуальные сегодня и интересные ему самому, не будут волновать людей уже через двадцать–сорок лет - просто потому, что устареют сами по себе. Бывают, конечно, исключения - историки, опередившие свое время и попавшие своими вопросами в болевые точки следующих поколений. Однако в своем обычном состоянии история есть часть современного диалога с прошлым, и потому писать в стол - очень опасное и непродуктивное занятие.

Чем же занимаются историки, и чем их работа отличается от постоянного использования истории представителями других профессий? Технически ответ прост: «ремесло» историка уже на протяжении нескольких поколений состоит из нескольких этапов, от формулировки (и переформулировки) вопроса (исследовательской задачи) через поиск и критику источников к их анализу и созданию итогового текста (статьи, монографии, диссертации). Однако из того, что мы узнали про историю, становится понятно, что такой ответ будет неполным - он не прояснит для нас содержание и цели этой работы.

Существуют два традиционных ответа о роли историка.

Согласно первому, историк - мудрый беспристрастный «Нестор-летописец», ученый в башне из слоновой кости, человек, который «без гнева и пристрастия» занимается описанием прошлого (тут надо уточнить, что летописцы описывали как раз не столько прошлое, сколько собственную современность или совсем недавнее для них прошлое).

Второй, тоже уже традиционный взгляд на историка, - это появившееся в XIX веке представление о том, что историк - идеолог создания нации, идеолог «нациестроительства». Историк - проводник «политики идентичности», тот, кто помогает нации осознать себя, раскопать свои корни, показать сообществу людей то, что их объединяет, и, таким образом, создать, укрепить нацию. Оба эти представления продолжают существовать в обществе, да и многие историки примеряют их на себя и даже пытаются соответствовать тому или иному подходу.

Тем не менее современный взгляд на место историка в современном обществе требует значительных дополнений.

Чего ожидают от историка сегодня?

Историки - это профессионалы диалога современности с прошлым, разбирающиеся в его правилах и ограничениях. То, что изучение истории требует специальной квалификации, не всегда очевидно, но это так: не любой вопрос прошлому можно задать, не любое объяснение исторических событий можно подтвердить источниками. Результаты их работы проверяемы и общественно значимы. Таким образом, историки выполняют очень важную общественную функцию диалога современности с прошлым.

В начале XXI века представление об истории изменилось. История все больше начинает пониматься не как наука о прошлом, или о поведении людей в прошлом, или же о прошлой социальной реальности, а как наука о взаимодействии людей со временем, прошлым и будущим, с изменениями социального порядка. Так, изменение взглядов на историю и общественного запроса к историкам меняет представление о деятельности историков и об объекте истории как науки - теперь это не прошлое «само по себе», а использование этого прошлого в современности и для манипулирования будущим.

Конечно, историк шумерской цивилизации может не ощущать прямой связи своей работы с окружающей социальной действительностью - она влияет на него опосредованно, через этос и меняющиеся подходы исторической науки. Историк ведь социализируется не просто в обществе, а и в профессии, и его личная современность включает опыт, накопленный поколениями предшественников, корпус текстов исторической науки. Именно поэтому вопросы к прошлому, сформулированные историками, вбирают в себя результаты предшествующей историографии - история представляет собой кумулятивное знание. Известное нам прошлое задает форму и налагает ограничения на новые вопросы к себе. Иными словами, для того чтобы правильно сформулировать вопрос, надо знать добрую половину ответа на него.

Классический историк, «открывающий прошлое» в архивном документе, по-прежнему занимается исторической наукой, однако изменилось понимание обществом цели этого процесса: теперь от историка ожидают нового рассказа о прошлом, нового нарратива, способного повлиять на современность. Если он не напишет такой рассказ сам, сосредоточившись на изучении «того, что было на самом деле», то он, очевидно, создаст материал для своих коллег, но пока кто-то из них не использует этот материал в коммуникации с обществом, миссия историка до конца не осуществлена.

Если в прошлом веке история заканчивалась на благоразумном расстоянии от современности, историки отказывались принимать участие в разговоре о недавних событиях, а уже цитировавшийся афоризм Бенедетто Кроче о том, что «всякая история современна», означал лишь актуальность изучаемых историками вопросов, то теперь общество ожидает от истории внимания прежде всего к такому прошлому, которое еще «не вполне закончилось» и влияет на сегодняшний день. История теперь считается полноправной частью современности. Профессиональное выстраивание дистанции между настоящим и прошлым входит в противоречие с запросом на современную историю.

Именно поэтому среди новых задач истории появляется «сшивание противоречащих нарративов», поэтому «места памяти» занимают в представлении об истории более важное место, чем архивы, поэтому растет новая область «публичной истории», в силу этого историкам все чаще приходится вступать в споры с политиками и бизнесом и все более важным становится их присутствие в общественных дебатах о сегодняшнем дне.

Другими словами, в современной ситуации - в обществе торжествующего презентизма - историки по необходимости становятся профессионалами и в вопросе о том, как современность справляется с наличием в ней прошлого. Это относится и к урегулированию конфликтов, тянущихся из прошлого, и к , и к меняющемуся отношению современных поколений к историческому наследию.

Важность исторических нарративов

Настоящая цель истории - помочь обществу что-то понять о себе. Роль историков в этом контексте не может сводиться к внутрицеховому развитию, - замыкаясь от общества, они теряют смысл существования своей науки.

Многие историки, отождествляющие себя с «новой исторической наукой», свысока относятся к историческим нарративам. Однако современная историческая наука понимает, что история существует в изложении историка, что это изложение приобретает характер литературного текста - и во многих случаях это в большой степени нарративный текст. «Нарративы превращают прошлое в историю, - утверждает немецкий историк Йорн Рюзен, - нарративы создают то поле, в котором история живет культурной жизнью в умах людей, рассказывая им, кто они такие и как они и их мир меняются во времени». Более того, в преподавании истории трудно обойтись без того или иного учебника, также представляющего собой нарративный рассказ о событиях прошлого.

Именно исторические нарративы (как правило, политические, но тут есть исключения) требуются политикам - «строителям нации» - или любой другой общности; именно связного рассказа о прошлом требует от историков читатель исторической литературы. В целом, можно сказать, что обществу нужен от историков именно нарратив, основанный на источниках и новых вопросах к прошлому.

Вполне вероятно, что растущая популярность конспирологических текстов как «популярных текстов по истории» связана с тем, что ученые отказались от рассказов об истории как о едином процессе, ведущем нас из прошлого в будущее.

Из этого следует, что составление связного рассказа о прошлом не должно выпадать из профессиональных компетенций историков. Ограничивая себя работой в архиве и ответами на исследовательские вопросы, историки как цех и профессиональное сообщество рискуют потерять аудиторию и утратить важную функцию профессиональных посредников между современностью и прошлым*.

* Разумеется, речь тут не о личном выборе каждого ученого, а о сообществе историков, в котором должно быть место как для кабинетных ученых, предпочитающих архивные штудии, так и для тех, кто умеет донести результаты работы - собственной и коллег - до аудитории за пределами профессионального цеха.

Где искать историков?

Институциональная принадлежность историков тоже оказывается важной, она добавляет к собственной идентичности историка его связи с сообществом или организацией. Большинство историков-исследователей преподают в университетах, значительная часть работает в исследовательских центрах (в России - в структурах академии наук), часть - в архивах и музеях.

Как правило, историки также принадлежат к профессиональным организациям, объединенным по принципу общей тематики, периода или метода исследования. Кроме того, существуют и национальные организации историков, выступающие зачастую как защитники профессиональных претензий ученых на монополию толкования прошлого от посягательства государства и других групп. Форумы таких организаций становятся иногда пространством для обсуждения наиболее важных проблем профессии - от методологии до положения историков в обществе.

В течение последних лет в России были создано три общества, в той или иной степени заявляющие о себе как о национальной организации историков. Летом 2012 года было создано Российское историческое общество (официальные документы настаивают на формулировке «воссоздано», так как РИО претендует на преемственность по отношению к существовавшему до революции 1917 года Императорскому РИО). Следующей зимой в России появилось Военно-историческое общество. Если руководство РИО оказалось составлено из политиков первого эшелона (председателем был избран тогдашний спикер Государственной Думы РФ Сергей Нарышкин), то РВИО оказалось под руководством менее влиятельного, но более активного в публичной сфере министра культуры Владимира Мединского. В руководстве обоих этих обществ представлены «генералы» от истории, но доминируют там люди, не имеющие отношения к науке, - политические деятели.

Частично поэтому в конце зимы 2014 года ряд независимых историков создали Вольное историческое общество, которое с тех пор выступает выразителем мнения заметной части профессионального сообщества по поводу проявлений исторической политики и попыток неаккуратного «использования истории».